Хотя февраль не сдал свои права,
Он что-то проглядел, чудак седой…
В хмельном веселье кружит голова,
Чу, всходит робко стебель молодой.
Как дышит благодатью капель звон,
Что шепчет он сквозь ситечко дождя?
Я слышу! Я по-прежнему влюблен:
«О, Русь, как я люблю тебя!»
Бологое 1990 г.
А почему? Да потому,
Что был солдат бумажный.
Б. Ш. Окуджава
У солдата оловянного оловянные глаза.
Штык и сабля оловянные… Какова его душа?
Битва, буря окаянная – не вздохнет, не дрогнет он,
У него мечта желанная – безнадежно он влюблен.
Мысли все лишь о красавице, ах, как чудно хороша.
Он танцовщице не нравится – оловянная душа.
О наградах, славе, почестях – не о том мечтает он,
Изнуряет одиночество – в нем он жалок и смешон.
Служит детскою забавою удивительный солдат,
Не гоняется за славою, в этом он не виноват,
И таинственною искрою не блеснут его глаза,
Только вдруг случайно выскользнет оловянная слеза.
Он сквозь слезы улыбается и ведет простую речь:
«За тебя, моя красавица, я готов в любую печь».
Катит звонко оловянная непорочная слеза,
У солдата оловянного – чисто золото душа.
Средь бесконечной маяты
Забот, грехов,
Из года в год цветут цветы,
Кричат без слов.
Они кричат о красоте,
О праве жить,
В красноречивой немоте:
«Любить, любить…»
Морозом полыхнет метель,
Их бьет озноб.
Зима закрутит канитель —
Везде сугроб,
Но солнца вешние лучи
Разбудит грач.
Кричи, подснежничек, кричи,
Ликуй, не плачь.
Не плачь, что год сменил другой,
Что мчится жизнь.
Твой цвет небесно-голубой
Велит: «Держись».
И пусть в сединах борода,
Так то – пустяк.
Пришла весна, ушла беда,
И тверд мой шаг.
Бологое 1990 г.
Предновогодней кутерьмой
Скупых улыбок, поздравлений
Прощался старый год со мной
Без грусти и без сожалений.
И грянул новый год хмельной,
Объял меня своим дурманом,
Волнистой, мутной пеленой
В своем застолье окаянном,
А следом дребеденью дел,
Нахлынувших водоворотом,
Пришел опять рабочий день,
С похмелья, обливаясь потом.
Но странно так, хмельной дурман
Очистил душу от сомнений.
Покоен мыслей океан.
Во мне проснулся добрый гений.
Я полон сил, надежд, забот,
В сочельник полон покаянья,
Надеюсь, что удача ждет,
И все исполнятся желанья.
Жаль, а так надо бы, увы,
В день светлый Рождества Христова
Сюда не явятся волхвы,
Чтобы прославить Божье слово…
Бологое 1990 г.
« Я спал, а скрипка ворожила…»
Я спал, а скрипка ворожила
На длинной радиоволне,
И мне пригрезилось так живо:
Ты тихо улыбнулась мне.
Я спал, а скрипка бушевала,
Вспенив Вселенский океан.
Мне так тебя недоставало,
И сердце мучилось от ран.
О, скрипка, скрипка, пой же скрипка,
Продли мой нежный, сладкий сон.
Гляжу: везде твоя улыбка,
Она вокруг – со всех сторон.
Замолкли звуки. Тихо стало.
Пора опомниться от грез.
С тех пор прошло ночей немало,
Довольно смеха, меньше слез.
Москва 1990 г.
« Недостает мне только тишины…»
Недостает мне только тишины,
Незыблемой, как льды на полюсах,
Так не хватает русской старины
И бригантин на полных парусах,
Речей мне не хватает без вранья,
Бессонницы предутренней порой…
Совсем не каждый годен мне в друзья —
Февральский ветер – вот приятель мой.
Бологое 1990 г.
« Тишина – явление могучее…»
Тишина – явление могучее,
Ничего нет краше тишины,
Жаль вот, сердце больно невезучее,
Звуки день и ночь ему слышны.
Тишина – союзник одиночества
И собой являет Божий дар.
Для меня союз сей, как пророчество,
Без нее все – хаос и кошмар.
… … … … … … … … ……
… … … … … … … … ……
Тишиною ясной, как зарница,
Мысль блеснет – успеть бы записать,
Не везет мне: дочка-озорница
Спрятала и ручку, и тетрадь!
Но ведь было: в плотной, как отчаянье,
Влажной непроглядной тишине
Мы друг другу подарили чаянья —
Свою верность, я тебе, ты мне.
Читать дальше