Array Антология - Соборище 2. Авангард и андеграунд новой литературы

Взгляни, как прекрасны и хвои и березы, и скромные ромашки и пряные
розы, как чист и свеж воздух, как ненасытно щебечут птицы и стрекозы,
посмотри, как трепетны влюбленных лиственниц грезы, насколько
ласкова капля росы, капля, что упоенно наслаждается лепестком.

И ты – часть мозаики в пазле мировом.

Посмотри, как горы наслаждаются на шапках своих снега серебром, как
будто Бог драгоценную пыль смахнул с небес своим величественным
рукавом.

Да посмотри же ты,

Сколько жизни кругом!

Идущие на смерть приветствуют тебя, ликуй, ликуй, Владыка! Воинам
дробит кости сумасбродная тоска, бесчинствует беспощадная битва.
Лезвием глотки рассекает бритва. Гладиаторы умирают тихо на пьедестале
поруганного бытия, в последнем бою, под шум арены, внимая безумству
восторженного крика.

Идущие на смерть приветствуют тебя, оставившие свои семьи и молитвы
для святого лика, идущие на смерть, те, чья судьба отъявленна и дика, те,
чья судьба без Бога и креста проносится в бою, короче мига.

Догорает безмятежное зарево, промелькнет луч света в обреченных на
смерть глазах, а завтра новое утро, новый бой, а завтра все заново: влачить
тяжбу палача да плоть воинов на мечах. В груди сердце замерло, дай в
последний раз осмотреть, как кровью залило

Низверженный Рим, которому предстоит еще в огнях погребальных
истлеть. Догорает безмятежное зарево в сумраке багрового румянца
закатного, Бог поделится с усопшими новым знанием да отмолит грехи,
снизойдет благодатью – таково оно, с миром прощание.

Гладиаторы, падшие, останутся в истории лишь неоправданным
ожиданием, не сольют для них священные изваяния, они останутся навек
лишь Божьим подаянием, припавшим к земле замертво.

Он так и останется Генералом названным, что тяжбами боя изнурен.
Но, быть может, это свобода от этого мира – он погиб, а значит – он
освобожден. Сильнейший из всех существующих воинов, Гладиатор,
миссия пытливого нрава, скорбь времен, знай, ты даже смертью не
покорен!

Ибо что смерть тому, кто
Заживо

Погребен…

Я знаю, брат, тебе нравятся златокудрые и длинноногие, стройные
станы, души босоногие, жемчуг кожи, нежные, черноокие, кокетливые и
высокие. Я знаю, тебе нравятся женщины, что в мыслях глубокие. Сердца
многоликие…

Может быть, в женщине – самое главное – глаза? Чтобы были темнее
сажи и пленяли тебя? А может, главное, чтобы они сияли как океанской
глади бирюза?

Может, самое главное, чтобы она горела с тобой, как свеча, давала
вдохновения и чтобы пленяла ее красота? А может, в женщине важна
обывательская простота или просто скромность и чистота, чтобы свет
очага, ухоженный дом, теплая ласковая рука, которая приласкает в
минуты тоски и даст чуда и добра?

А может, лучше пусть бессовестная курва, развратная бестия, воплощение
сумасшествия, все соки источит из тебя, зато ее стан подарит тебе ночи
сексуальных перверсий, после которых ты и сам бы стал воплощением
бесчестия!

А может, главное, чтобы она была твоей веры, социального статуса и вы
совсем не различались конфессиями? А может, к черту теории, просто
необходимо сыскать равновесия?!

Главное, брат, чтоб, когда повсюду смрад и суета – тебе уютно с ней и
чтобы только тебе одному была вверена сердца ее нагота!

Брат, пусть твоя женщина засыпает и просыпается с именем твоим на
устах, пусть ценит тебя не за карат на перстах, а за твое обнаженное
естество… Пусть будет добродетельна, ласкова и проста.

Главное, чтобы тебе было хорошо с ней, чтобы она просто была
отражением тебя… И когда ты спрашиваешь у меня: «Какова женщина
мечта? Как понять, моя ли она навека?» – Я отвечаю:

Главное,
Чтобы с женщиной
Ликовала
Душа!

Марсель пишет письмо. Его морщинистые пальцы выводят буквы, словно,
каждая из них – произведение каллиграфических искусств. Он пишет
нервно и суетливо, слышит шелест бумаги и дров в камине хруст, Марсель
знает, времени осталось мало и нужно поскорей избавиться от слов, что на
сердце его – тяжкий груз. Марсель пишет: