Наталья Барышникова - Домашний кит

Непривычные игрища длятся,
Ветерок раздувает золу.
И у смертных
нет права поклясться
В непричастности к этому злу.

Я бы все тебе простила,
Только этот белый слон,
Шестикрылый. Я растила
Свет, в котором создан он

И острожная держава,
И армейские шаги –
Легкой будущности слава,
Змеи, ангелы, жуки.

Все смешалось в белой глине:
Варвар с меткой на щеке,
Всадник в маетной долине,
Циник в красном пиджаке,

Отпрыск нищенки лукавой
С обмороженной рукой,
Царь богатый, но плюгавый,
Мой родитель дорогой.

Но твои чисты ладони.
И пред линией судьбы,
Что ни день, хромые кони
Преклоняют свои лбы.

Уводят правду гольную
Дорогою окольною

Под песенку ковыльную
По-над стеною пыльною.

Так смолоду бесчестные
Ведут ее чудесные

Пропойцы и кормилицы
По ягоды кириллицы.

Вот почему у родины
Вкус приторной смородины,

Хотя кругом с младенчества
Чадит полынь отечества.

Одна простуда, много обид.
Слава богу, что ты не убит.
И если выживешь, то останешься.

Летом черешня, клубника, малина,
Привет от простуженного гардемарина
И от ночного пристанища.

Летом мы редко зрачки обнажаем,
Жарко же – мы ничего не решаем;
Душ и шампанское.

Позже прощаются птицы полезные.
То усмехаясь, а то соболезнуя –
Время испанское.

Время обид и бремя простуд.
Двугорбых верблюдов на ужин ведут.
Но снова в дорогу.

Новые мальчики входят в алтарь
Той же походкой холодной, как встарь,
Чтобы пожать руку Богу.

В опере интриги и ремонт,
На галерке вши и нищета –
Общечеловеческий бомонд,
Где король несчастнее шута.

А сосед открыл дверь на балкон.
Дверь, в которой год уж нет стекла.
Он жует заветренный бекон,
И ложится снег на провода.

Хорошо, что свет в окне горит.
Хорошо, что в цирке выходной.
Жалко, что Господь не повторит
Сыну в этот день, что он родной.

Принципиально не учит иврит,
Не пьет по утрам напиток «Тан».
Что же он такое творит,
Верно, небаховский Джонатан?

Его братия выше двадцатого этажа,
Высоток добротных выше!
Он открывает третий глаз у бомжа,
Спрятавшегося на крыше.

Вот то дело бродягу глумить?
Дело, что ли, судьбу ломать?
«Надо бы жалкого накормить», –
Подсказывает бродяжья мать.

А Джонатан все долбит бомжа
Клювом – со знанием дела,
Так, что с крыши слетает лежак.
А душа не хочет – из тела.

Небо ясно, солнце рыже –
Дочь вернулась из Парижа!

Но у нас и в январе
Грязь и лужи во дворе.

А она хоть и ранима,
Нищета такая мнима –

Распаковывает подарки
И твердит, что в старом парке,

Кроме брошенных дерев,
Рай живет, не устарев,

Между строгостью степной
И послушностью грибной…