Евгений Кулькин - Воскресят меня стихи. Том третий

О сколько меня пытали
Разного рода враки.
О сколько мне причиталось
Того, что другим не далось.
Мой путь пролегал прилежно
Через яры и овраги,
Через отчаянность скуки,
Имевшей за пазухой злость.

Колеблющиеся разом
Себя изводили споро
Единственною заботой,
Чтоб лишь не попасть впросак.
Прости меня грешного, Боже,
Что мерил бездомностью море,
И силу свою раздаривал
Не зная кому, затак.

А кто-то за мною следом
Давно идет усмиренно,
Ошибки мои изучает,
Чтоб меньше делать своих.
А я на него взираю,
Признаться, почти влюбленно.
Он тот из святых наивцев,
На фоне кого я – велик…

В себя уйдя или в других
И даже взяв известность в жены,
Как ветер, независим Стих,
К душе поэта приближенный.

Ведь очень близко он лежит,
Чтобы единственностью грезить.
Так ржавчина грызет железо,
Хоть к ней летит метеорит…

Иду понурою тропою,
Бреду, куда не знаю сам.
И разговор веду с собою.
А ветки лупят по глазам.

Молитвы ли бубню, стихи ли,
Не в силах я уже понять.
Когда-то слыли мы
Лихими,
Любая нас
Боялась рать.

Теперь в нас ни тоски, ни горя,
Ни плети и ни палаша.
Лишь пребывает в вечном споре
Неоткипевшая душа.

И древний горький дух казачий,
Вобравший множество кровей,
Не может нас переиначить,
Чтоб кинуть на потребу дней.

И потому бубним молитвы,
И потому твердим стихи.
И взглядом, что острее бритвы,
Сечем полынь и лопухи.

Ведет осаду колоколен,
Кипя в полете, воронье.
И вечер, что тоской намолен,
Бежит в заречье на спаньё.

Уплыли в вечное кочевье
По горизонту облака,
И сон, как чье-то отреченье,
Что Богу ведомо пока.

Угас листвою дуб-красавец,
Береза мертвенно-бела.
И эхо вспугнуто, как заяц.
И, как лиса, ласкуча мгла.

Но в воду канула небесность,
Нагими звездами остра.
И ночь уже вживала в местность
Зрачок бессонного костра.

А утром, коль обрежет птица
Звезду крылом, то в высоте
Возникнет луч, какому длиться
Весь день распятьем на кресте.

Кусты в этой балке столпились,
В безлистии дымчаты сплошь.
Взрогатились или взветвились,
Теперь уж не сразу поймешь.

Сбежались в бестайности зимней,
До края оврага дошед.
И сыпчато-крупчатый иней
Почти что скатился уже.

Здесь заяц давно не таился,
Тут след не торила лиса.
И чибис-подранок не бился,
И гон не двоил и леса.

И все затаилось сторожко,
И все разветвилось, когтясь.
И дым, словно серая кошка,
Пополз, меж кустами виясь.

И прелость смешалась и затхлость,
Как перхотный пепел в золе.
А тихая грустная чахлость
Прильнула к холодной земле.

И так захотелось теплыни,
И так захотелось весны,
Которой вовек и отныне
Мы будем от бед спасены…

Сожительство мыслей и чувств,
Как вздрог зарожденного дня.
Мой челн беззагадочно пуст,
Но утлость хранит для меня,

Чтоб, словно в могилу, зарыть
В холодную кипень волны
Мою безнадзорную прыть,
Познавшую сладость вины…

Звезда истает на заре,
Как чье-то прошлое истает.
И жизнь в чужом календаре
Чужое счастье долистает.

И все ж останется права
Той правотой громоотвода,
Когда обидные слова
Невольно примешь за кого-то.

Я не хочу себя беречь
От слов случайных и обидных.
Пускай летит по ветру речь,
Я поспешу предостеречь
Тебя – еще не знавшей битвы –
Добра со злом во имя лжи…
Возьми и правду вдруг скажи…

Наизусть несу свою
Беззащитность-безоружность
И твердить не устаю,
Что лиха моя наружность.

Да, действительно лиха
От стиха и до стиха.
А в остатный промежуток,
Что порой длинней судьбы,
Входит мир,
Что мил и жуток,
Щелясь
Щелью
Городьбы,