Сергей Васильев - Матушка-река

Что будет потом?
Да никто не знает,
Что будет с нами потом.
Нас только сырая земля обнимает,
Обернув дубовым листом.
А жизнь все хромает, хромает, хромает,
Чтоб растаять потом.
А желуди все равно прорастают,
И только жены наши рыдают.
А я живу лишь вчерашним днем,
Который горит снегами,
Который пылает страшным огнем
Над волжскими берегами.
И если к тому огню мы прильнем.
Душою или руками,
Мы, пожалуй, вспомним о Нем
И не станем врагами
Тому, Кто своими очами
Сверлит наши души ночами.

Полно сеть плести, полно когти рвать —
Холодна, словно лоб твой, Волга.
Снег опять не ляжет тебе в кровать.
Снег – он в землю уйдет надолго.

И лепечут о чем-то цветочном сны,
И прощанья с тобою кротки,
И живут, печальные, до весны
Ангелы на сковородке.

И течет сквозь тебя живая вода,
Делаясь слишком твердой,
И стучится колокол иногда
В мозг твой, еще не мертвый.

Мишель Монтень был прав: любые перемены
Ведут лишь к худшему – то казни, то измены,
То женщины невиданной длины,
Которые зовут нас на блины.

А на Руси невиданная слякоть —
Ни хохотать не хочется, ни плакать,
Ни перемен – пусть жизнь уходит в тень,
А в памяти опять Мишель Монтень.

Облачко белое, голубой
Небосвод, лужайка зеленая.
Не гляди с тоской, подходи любой —
Вот пиво, вот рыбка соленая

На газетке. В газетке мои стишки —
Очень, признаться, скверные.
Подходят бомжи, под глазами мешки —
Сочиняют тоже, наверное.

Четверть века назад я так отмечал
Свою первую публикацию,
Похожую не на начало начал,
А на подлую провокацию.

А теперь не лужайки, а этажи —
Там лишь ложь к тебе прикасается.
Я уверен, хуже не стали бомжи,
А вот то, что стихов касается…

Помнящая о любви трава,
Забывшие о тебе дерева,

Волки, лающие на луну
И проклинающие страну,

Тигры трусливые, солдаты, рвы —
Уолт Уитмен, «Листья травы».

Вот тебе режик, вселенский гость,
Вот тебе в горле да волчья кость,

Вот тебе грош, негодный школяр,
Желчи невиданный экземпляр.

Франция, скалы, пустой каньон,
Виселица – Франсуа Виньон.

Ей не понять, где мир, где война,
Но в этом разве ее вина?

Рельсы горячие, словно страсть,
Вечности тусклой жадная пасть,

А нет чтобы жизнью жить простой —
«Анна Каренина», Лев Толстой.

Нет в этой жизни ни глуби, ни дна,
Есть лишь Арина Родионовна,

Есть Натали, брюхатая в который раз,
Есть блондин, который не перифраз,

Есть России мрачное колесо —
Александр Пушкин, и это все.

Мальчик, фразер, дуэлянт, офицер,
Взявший будущее на прицел,

Черный Кавказ, колдовская Тамань
Арзрум и прочая глухомань,

Россия, ставшая черной дырой, —
Лермонтов, вовсе не наш герой.

Россия, царство угрюмых зим,
Зеркало, в котором ты неотразим,

Слава, женщины, алкоголь,
А вся Россия перекатная голь.

Взгляд нахмуренный из-под век —
Сергей Есенин, «Черный человек».

Если Леонтьев, то Константин,
Другие уж больно мелки —
Мелки цветные. Есть он один,
Выдюживший в перестрелке

Века, связавшего Русь и Восток, —
Поэт, священник, философ.
Он знал, как плавает Владивосток
И как дым на Балканах розов.

А потом опять ужасная грусть
О греках и о варягах.
А потом опять эта нежная Русь
В православных корягах.

Жизнь хороша, когда ни гроша
Ни в бумажнике, ни за душою.
Речь не о роскоши шалаша —
О судьбе, ставшей большою,
Когда ты, поймав в речушке ерша,
Гордишься своей вершою,
Как разбивший персидский флот Леонид—
Пусть кровь не стекает с его ланит.