Елизавета Иванникова - Странница

И он тревожит сердце смутно.
Россия, снов твоих боюсь!
Как даль распахнута, как будто
Еще проветривают Русь.

Во глубине России черноземной
Темнеет рано, осень на подходе.
Зарницы бьют, но урожай свезенный
Не заставляет думать о погоде.
Тиха земля. Дороги полевые
Уходят вглубь, как воды грунтовые.

Ночь из машины глуше,
беспредельней.
Оставив мысль промчаться с ветерком,
Почти на ощупь движемся деревней
К строению со слабым огоньком.
Прародина! Дом юности отца
И темная фигура у крыльца.

– Мы в гости к вам. Не ждали? Ну,
здорово!
– Откуда, брат, по этакой поре?
…Еще тепло. И смирная корова
Без привязи ночует во дворе.

Судьба семьи замешивалась круто.
Деревня без запоров и плетней,
Вся настежь… В голод бабушка Анюта
Вдовою трех растила сыновей.
И всех троих на службу проводила,
И всех троих война ей возвратила.

Сейчас в деревне старший брат живет.
Наутро он, успев принарядиться,
Нас к обелиску старому ведет,
Где в списках павших
сплошь однофамильцы.
На кладбище могилы меж ветвей
Надписаны фамилией моей.

Не потому ль до боли так знакома
Окрестность мне… Из дали голубой
Идут сухие волны чернозема
До речки с зацветающей водой.
Копешки сена, ветлы до небес,
А леса нет. Нигде не виден лес.

Поля пустые выглядят устало,
Ведь столько сил положено на них.
Из глубины во срубе обветшалом
Живою влагой плещется родник.
В его воде растворены века…
О, как еще Россия глубока!

Синие сумерки отчего дома,
Вечера шитая гладь.
Чайные чашки
с рисунком знакомым
Время пришло расставлять.

Чем-то загадочным
память искрится,
Словно в заснеженный край,
Чиркнув серебряным
чистым копытцем,
Мой убегает трамвай.

На огороде тревожно и пусто,
Метит звезда небеса,
Чтоб нарастила весною капуста
Снова свои паруса.

Тянется снега завеса живая,
Время течет и течет,
Это наутро зима пришивает
Белый подворотничок.

Свет неразбавленный,
свет поднебесный,
С синим отливом снега!
Пусть сохранят на окне занавески
Вечно – тепло утюга.

Век високосный, тебе достается
Отчего дома уют,
Сон не сбывается, чашка не бьется;
Вещие книги не лгут…

Вечер долог, да путь недалек
В электричке, холодной и тряской.
Прослезится в окне огонек
На увитой дождями терраске.

Как он в сумерках жалко горит
И, отстав, все мерцает вдогонок,
Словно в доме поникшем не спит
Простудившийся тихий ребенок.

И в дороге под шорох страниц
Этот кров вдруг увидится мною
До скрипучих подошв половиц,
Пропитавшихся стынью земною,

До пятна на сыром потолке,
До смятенья над детской кроваткой,
До таблеток, дрожащих в руке,
В пузырьке, закупоренном ваткой.

Увядает рисунок цветов
На халате, застегнутом криво.
Кто сказал, что прекрасна любовь?
В страхе вечном она некрасива.

Упаси нас от горестных дней,
Засевающих землю дождями!
В дверь ворвется ватага парней,
И качнется вагон под ногами.

С дерзкой стрижкой своей наголо,
Смотрят в грязные карты застыло,
Словно выросли те, на кого
Материнской любви не хватило.

Словно мать их не ждет до утра,
Не пугается странным привычкам,
Словно в страхе не ловит она
Ускользающий пульс электрички…

Когда уйдет из жизни горечь,
С дождем впитается в траву,
Я град донской Серафимович
Опять станицей назову.

Мечта, окрепшая с годами,
Забросит нас в надречный сад,
Где дни расходятся кругами,
Как много лет тому назад.

Ты встанешь над бодучей кручей,
Твои глаза затопит Дон,
И я на лавочке летучей
Не докричусь тебе вдогон.

Любовь одно лишь разумеет:
Прижаться к прошлому бочком
И волю вычерпать смелее
Своим дырявым черпачком.

Мне за спиной твоей теплее,
Когда судьбы не превозмочь…
Мне возле глаз твоих светлее
В грозу накликавшую ночь.

…По зноем выжженной станице
Заезжая гуляет грусть,
В донской бликующей водице
Ловлю губами слово «Усть…».