Сборник - Между нами

Я не тупил лопат… со счастьем пополам
Жевал безвкусный лавр до ревностных отрыжек.
Но по двору немая будущность прошла,
Стучит мне в дверь и сплевывает трижды,
И я спешу уйти, не глядя в зеркала.

Упасть, уснуть и не проснуться
В ключ-травах утренней росы.
И в поцелуях захлебнуться
Лукавой лунности – красы.

Завлечь пределы в бесконечность
И полюбить пожары лун.
Вдаль рукавами сыпать млечность
И птицу слушать Гамаюн.

И внять речам огнистокрылым,
Из бездны утренней восстать.
И меды пить наяды милой,
Лукаву лунность обнимать.

Овсянность вьюг мне в росах снится,
Тоскливой гулкостью маня.
Летят на юг,
на север птицы,
То ль лунность жаждет вновь огня.

Здравствуй, милая врунья.
Ложь прощаю в цветах.
Ночь, лунных сказок воркунья,
Лижет стихи во снах.

Те стихи – лун щенята —
Спят, ласкаясь средь душ.
В кольцах слова – цыганята.
Боги милуют тявкуш.

Зыбло сукино счастье,
Преданно зрит в лицо.
Милой целую запястье,
Ночи вернувши кольцо.

Взявши стихи за холку
(К дьяволу чувства ложь!)
Враз утопил втихомолку
Сердца частичку и нож.

Опять этот звон колокольный
Меж кленов скользит на заре.
И голос звучит богомольный,
И неба отел в алтаре.

И тычутся звездные морды
В родимые неба соски.
И клена листву,
рыжи орды,
Все лижут зари языки.

Не верь сей заре-озорнице,
Во ситцах дали не балуй.
Умерь обниманья денницы.
Прости, отлюби, отцелуй.

Поутру в чарах спит невеста.
Зари очнулся алый слой.
Зениц коснулся девы перстно,
Цветами, тайною мольбой.

Небесно-розовые щеки
Невесты – лона георгин.
Взыграли верности намеки,
Мерцали томностью рябин.

Уста шептали: «Боже любый!
Воздай заре небесный цвет».
И чары – девственные губы —
Цветам пророчили рассвет.

И нежно-тогая денница
В пионах бежевой фаты
Рассветом трогала ресницы
И томно – свежие цветы.

Не любить сон цветов,
Не алкать чистоты,
Не искать тайной грусти лета,
Не пьянеть от снегов,
Белых снов немоты,
То безумство ли? Сон поэта?

В слезных розах закат,
Дым фиалок вдали,
Цвет девичий – невинность неба,
Виртуозье токкат
И музык миндали
Возвеличили стиль из бреда.

Рифмы брызнули в ночь.
И безумец поэт
Сон цветов потревожил словом.
И колдунья-пророчь
Из цветов в полубред
Извлекла чистоту в лиловом.

И горел фиолет,
Что сирень на ветру,
Да фиалки пьянели в цвете.
И стихов первоцвет
Полыхал поутру
Чистотою во спелом лете.

Куда ни кинь – всюду стены грехов,
Двери в ерши заколочены.
Окна смотрят на вены стихов,
На фасады души озамоченной.

Гори, душа, меж родимых осин,
Жаром пылай, звездным заревом.
Взоры дрожат в цветах парусин,
Что туман Гималай, дымным маревом.

Росы невзгод утолят рысака,
Стены разрушат греховные.
Вены набухнут во ключ-родниках
И стихами взорвутся любовными.

В громах лавин отрезвевших людей
Радость дождей, крик экспрессии,
Стоны вершин, аромат орхидей,
Красные чары цветов и поэзии.

Очарованные тени,
В полуснах дымы.
И в намеках благостени
Шепчутся псалмы.

Покаянные поклоны,
Во цветах изба.
Васильковые короны,
Нежная мольба.

Обольстительные взгляды,
Богомольный тон,
Полутенями объяты,
Им цветов поклон.

Сладкошепчущие речи,
Обаянья шарм.
Полусвечи в полувстречах
Окаянных карм.

Вдруг отчаянья, измены,
По виску – кистень.
Глас прощальный, плач сирены,
Да Успенья тень.

В преисподней – мглы ступени,
Миражей тщета,
Расшептавшиеся тени
И псалмов пьета.

В углу стоял рояль громадой звука,
И монолитом дерева нес службу справа шкаф,
«Как, брат, твои дела?» – спросил он друга,
В ответ скрипел рояль: «Увы, никак.
Ко мне давно уже не приходила Таня,
И не выплясывали пальцы краковяк
На клавишах. Стоят на мне стаканы,
Пылятся книги. Так что, брат, никак».
«А я так горд своим зеркальным боком,
Необходим, любим, и по утрам
Танцует Таня в платье новом, легком,
Мелькая меж моих зеркальных рам».
Был платяной амбал собой доволен,
А музыкант грустил и все вздыхал.
Но, говорят, на все есть чья-то воля,
Был вечер. Праздник. И рояль играл,
И даже створки шкафа отбивали ритмы.
Пусть завтра черный день и нищета,
Мы будем не одеты и не сыты,
Но жизнь без музыки – совсем не та.