Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество

Последние годочки
На свете я живу,
Пометочки-крючочки
На стенке вывожу.
А их скопилось много —
В узорах вся изба:
Судьбинушка-дорога
Да обочь городьба,
Да высохший осокорь,
Да журавец кривой,
А Божий Лик высоко
Над горнею землей.

Сижу я на колодке,
В залатанных портках
И радуюсь погодке,
Ромашкам на буграх.
И думка: «Мы нуждались…
Так внукам повезло!
Вон пчелка прожужжала
Медово-веселó!
Скургузился подсолнух —
Нагруз лучами он,
Исходит полдень соком,
Худоба прет в загон,
Чтоб доверху бидоны
Наполнить молоком.
Чтоб праздничные звоны
Морозистым деньком.
Цигарку я спроворил —
Внутрях щекотки зуд!
Владычица подворья,
Жена – ох, норов крут!
Мои ей не по нраву
Пометочки-крючки:
То шлепнет щеткой справа,
То – слева… Как сверчки,
Бренчат побелки брызги,
Мол, избу подновим!
Вечор. Поспела брынза
И жарится налим.
Посулы коммунизма,
Вестимо, не сбылись.
Взяла свильнула жизня,
Сроднились даль и близь.
Теперь скулить зазорно,
А самый раз радеть
И посмирневшим взором
На белый свет глядеть,
И в бабку, что белилом
Запачкала года,
Пальнуть словцом: дебилка!
Она в ответ: бяда!

Мечта исполнилась: калина
Перед моим окном цветет,
Не оборвалась пуповина
С землей, где опочил мой род.
Мне в каждой ветке угловатой
И в каждой ягодке, листке
Край видится мой небогатый,
Что в прихоперском хуторке.
Там вербы древние, Паника,
Иные милые места,
И петухов на зорьке крики,
Росинка катится с листа.
Там матери во ржи могила
И жаворонок в небесах.
Там и любовь моя и сила,
И слезы светлые в глазах.
Я на чужбине. Куст родимый
В разлучны годы рядом рос,
Своею ягодой сладимой
Меня он потчевал в мороз.
И в сердце таяла остуда,
И убывала грусть-тоска,
И прояснялся мой рассудок,
С рассудком яснилась строка.
Друг другу были мы поддержкой,
От зла ее оберегал,
И часто я калину нежно
Кровинушкою называл.
Живая родины частица —
Прислала матушка росток:
«Пусть под окном твоим лучится,
Да чтоб ты не был одинок».
Я подожду. И веткой волглой
(О, чувство мне не передать!)
По голове моей безмолвно
Она погладит, словно мать.

Самый озорной, цветистый и желанный,
Бабник, бражник и – тяжел кулак,
Брат наш Анатолий. Как-то странно,
Что не слышно: «Я донской казак!»
Что не слышно: «Братья, дайте руки,
Вот они – течет одна в них кровь!
Родом мы с Паники, с Бузулука,
Наша им извечная любовь!
Как чабрец на Песках задымится,
Опахнет медвяно хутор, гать,
Я встречаю вас. И ваши лица
В те часы отрадно созерцать!
Погорюем у могилы матери
И сестру проведаем в Дурных.
Васе я скажу: «Философ важный!»
Витин похвалю пейзажный стих!»
Толя, брат, зачем ушел так рано,
Кто открытку близнецам пришлет?
Твоя смерть для нас – большая рана.
Кто ушел – обратно не придет.

Мои невесты замужем —
Девчата с 41-го.
Из них иные мамы уж
И женщины примерные.
Они в работе мудрые,
Хозяйки безупречные.
Бывает очень трудно им,
И зябко стынут плечики.
Но бьет под сердцем маленький
Живой комочек, тепленький…
И враз на место встанет все
И потечет истоками…

И солнце зависть светлую
К ним сохраняет завязью.
Они слегка обветрены,
Не ведают усталости.
Их руки зацелованы,
Простираны до жилочки.
Они, как прежде, скромные
И по весне улыбчивы!
Их красота оформилась,
Созрела в ясной честности.
Нет, не сулю я горы им —
Я помню вас, ровесницы!

Мои ровесницы-старушки,
Вы в 41-м родились.
Истлели грубые игрушки,
Сошла на нет и ваша «жись».
Вы постарели очень рано
И вас теперь не угадать.
Лишь в сердце тягостная рана —
Ее не спрятать, не унять,
С ней нет возможности расстаться,
Вы с нею свыклись навсегда.
Родимых вас недосчитаться —
Печальна эта череда.
Я вспоминаю просветленно
Вас юных, с косами девчат,
И хоровод в лугах зеленых,
Как ваши каблучки стучат!
Вот стайкой дружной на прополке.
Вот на току. Иль у коров.
В колхозе вы трудились с толком,
Хоть – ни медалей, орденов.
Войной помеченные, позже
Не оставляла вас она.
Других вы женщин были строже,
Какая ведали цена
И доброте и хлебу так же,
И верности до донца лет.
Несли житейскую поклажу,
Я с вами рядышком, поэт,
И ваш поклонник неизменный,
И неизменный ваш жених.
Морщинки, седина и вены,
Судьбою битые под дых.
У Шкараборовой Маруси
Под повительным холодком:
«Ой, вы лебедушки да гуси!»
Мы хором нашенским поем.
Ох, дрожит в стаканах водка,
На ресницах же – слеза,
Михаил, Иван, Володька,
В балках высохла роса.
Где ж вы, где ж вы запропали,
Не выходите косить?
Рано холмиками стали…
Что же, вас теперь винить?
Оно верно, после драки
Кулаком не след махать.
Забубенные гуляки,
Упокоившаяся рать.
«Ой, вы, лебеди да гуси,
Вы куда?
– За окоем!»
Над Донщиной
и над Русью
Песня – жалость. В горле ком.
Я не стану расставаться,
Я останусь в хуторке.
Буду братом называться,
Удить окуней в реке.
И сушить траву, калину,
И рубить к зиме дрова.
Успокою Зину, Нину,
Подберу цветы-слова.
А как только свечереет,
На колодке (я ж казак!)
На гармонике ничейной
Я сыграю краковяк!
Чтобы вспомнилось былое,
Молодое, как весна,
И запамятовалось злое,
Лиходейная вина.
Да чтоб в душах полегчало,
Смех звенел (он знак красы!)
Мелодичный и венчальный
Вплоть до утренней росы!