Виктор Ростокин - Собрание сочинений. Том 1. Священное одиночество

Сожми бескровные уста,
Проясни зрение.
И тень размоет от креста
Лучей свечение.

И он, Спаситель, даст ответ,
Касаясь дланями:
«Отныне вечен Белый Свет,
Душа не ранена…»

Побывал ты умником,
Побывал святым.
За плетнем, за гумнами
Непогоды дым.
Не пора ль опомниться,
Стать, какой ты есть?
В лопухах околица.
Поржавела жесть.
Мать-старушка кашляет,
Капли – с потолка.
А ты варишь кашу
Из… то-по-ра!

Хорошего ударил человека,
Чтоб показать другим: вот я какой!
Всех здоровее вас, а вы – калеки!
И еще долго ликовал «герой»!

А жизнь – она на месте не стояла:
То солнце, то туман, а то пурга.
Она все понимала и все знала,
На белом свете все она могла…

Они однажды где-то повстречались.
И был «силач» совсем уж не силач,
В глазах с неубывающей печалью,
А на плечах сутулых рваный плащ.

– Ты помнишь?.. – и закашлялся.
– Не помню.
– Да как же… кровь… твой «помогите!» крик?
Ударил я без повода…
– Да полно!
Ты спьяну это выдумал, старик.

Как бездомные ребята,
Брезжат кустики в степи.
Я такой же был когда-то…
Дух мой, Господи, скрепи!
Я с машиною расстанусь
На отравленном шоссе
И пойду… И тотчас стану
Видеть мир во всей красе,
Одичавшие растенья
Влагой свежею полью
И с отцовским вдохновеньем
Песнь-отраду пропою.
Зацветут кусточки нежно,
И к ним пчелы прилетят.
…На краю у жизни брезжит
Детство… Час раздумья свят!

Прикорнула сторожка,
Лета жар у дверей.
Уж осталось немножко…
Ждем, страда! Поскорей!
Россыпь спелой пшеницы
Озарит все вокруг —
Вдохновенные лица
И мозолистый плуг.
Вышел к полю и веско
(Тайну Вечности знал!)
Я ударил в железку,
«С Богом!..» – складно сказал.

Ни начала? Ни конца?
Власть над Вечностью у смерти?
Жизни свет сошел с лица,
Век шагами не измерить.
Человек с постели встал,
Дума скорбью тяготила.
Он не спал. Устал. Хворал.
Поистратилася сила.
В землю медленно ушла
С потом, с кровушкой горячей.
Переделал все дела —
А душа все плачет, плачет…
Что ей жалко? Иль грехи
Преградили ей дорогу?
Вот последние шаги
В угол темный с ликом Бога.
Есть начало. Есть конец.
Смерть над вечностью не властна.
Терн колючий, кровь. Венец.
Вещий Взор, Святая Ласка.

Чем необозримее земля,
Тем на сердце тише и покойней.
Все так будет в мире без меня,
Я отнюдь для мира не икона.
Хорошо склониться к муравью,
Чубчик одуванчика встревожить.
Жизнь людей восславить и свою,
Вздохом смерть не вспомнить осторожным.
Потому что эта тишина
В миг один дается не напрасно.
Если бы в засаде не война,
А закат бы не кроваво-красный.

Мир завершен. Хотя несовершенен.
В межзвездье удаляется мечта.
Свершилось ли его самосожжение?
Или иная значится беда?
Для выясненья сроков не осталось,
О том тысячелетья спор вели
Поэты и философы… Как шалость
Они же сами это нарекли.
Глухая ночь. И кто-то где-то плачет…
Себя ли жаль? Иль розу у окна,
Которая уже ничто не значит,
Во всей вселенной ведь она одна.
Огонь земли в ней угасает больно,
Последний сполох жизни, кроткий вздох.
А колокол кричит, все плачет в поле.
А кровь течет извечно с Божьих ног.

Политики беснуются в Кремле,
Навеки отдалившись от народа.
Но так же лето зреет на земле
И княжит всемогущая Природа.

Луга. Озера. Рощи. Облака.
Там промелькнет клочком полыни заяц,
Там стогу чешет ветерок бока,
Там за урочищем гроза незлая.

Никто округ не поменял лицо,
Не забоялся «зыбкого» сиротства.
Росою окропленное крыльцо,
Иконные во всем приметы сходства.

Коль песню я не допою свою,
От пули оборвется вдруг дыханье,
Не смолкнет жаворонок в родном краю,
Божественной росою осиянном.

На землю не гляди с усмешкой,
Мол, некрасивая она.
Сойди с обочины, не мешкай,
В движенье вся она видна.
Ее глубокие морщины,
Ее дыхание и суть.
Ты был и остаешься сыном,
А отторжение забудь.
Иди холмами, мелколесьем,
Крапивой, сельским пустырем.
Ручьем полуденным пролейся,
Окликнись радым соловьем!