Татьяна Брыксина - Две Анастасии

Остановились часы кабинетные,
Тикали, тикали – и тишина…
Кажется, время на плитки паркетные
Падает лунной листвой из окна.

Время устало, сместило реальности,
Жизнь циферблата – особый сюжет! —
Что ему наши больные банальности:
Столбики, лесенки, линии лет?

Остановились часы не во времени —
Время условно, его не объять…
Лунные листья космической темени
Падают, но не умеют сиять.

Утро настанет, окно не нахмурится,
Столбики, лесенки день переждут…
Времени столько, что можно по улице
Солнце катать, не считая минут.

Можно судьбу укатить за околицу…
Время доныне и время однесь
Просто идёт – не изволь беспокоиться!
Слово – и то не всевременно здесь.

Лунные листья, лиловая фрезия,
Ручка, бумага, подпёрта щека…
Жизнь без часов – красота и поэзия!
Нет, я не вызову часовщика.

Пусть глаза не станут сиры,
Пустота не давит лбы
В безвоздушности квартиры,
В чёрном космосе судьбы!

И пока жива вполсилы
Вера в исцеленье сном,
От стены, как от могилы,
Отвернёмся и заснём.

Прилетит с утра зорянка,
Станет зёрнышки клевать,
Смёртным ложем спозаранку
Не окажется кровать.

Кто б ни шастал среди ночи,
Пряча в шелесте шаги,
Береги меня сверх мочи,
Как спасенье, береги!

Одному остаться тяжко,
Если нежить за спиной
И холодная рубашка
Пахнет глиняной стеной!

Остывшая пажить, простуженный лес,
Терновая балка, набухшая влагой…
В любом грибнике померещится бес —
И хляби промерил, и чащи пролез! —
Болотную шмарь отирает бумагой.

Чужая судьба – ни двери, ни окна,
Кивнули друг другу – ау, безнадёга! —
И в разные стороны, и тишина
Тревожная, словно ты в мире одна —
Бредёшь в никуда, уповая на Бога.

О русская – туча за тучей! – тоска,
Скитанья по сырости, по чернобылу —
Не ради свободы, но ради глотка
Земной тишины, что бывает горька
Уж тем, что спасает тебя через силу,

Уж тем, что за день намолчишься до слёз…
И пусть не в твою забредает корзину
Грибная семья из-под вислых берёз,
Пока ты мусолишь извечный вопрос:
Как жить, не ломая усталую спину?

Смиренная мука, осина, ветла,
Надежда без веры, любовь без надежды…
И я бы, наверное, перемогла
Тебя, моя осень, когда б не была,
Как ты – листопадной по самые вежды.

Окликнет ли небо просторное,
Пронижет ли холод ночной,
Земля, моя матушка чёрная,
Без гнева сомкнись надо мной.

Шершавая, травная, стылая —
Просёлок да две колеи —
Прости мне, заступница милая,
Все правды-неправды мои.

И вздорная, и беспризорная,
В чужом наметавшись краю,
Иду, как черница соборная,
В слепую обитель твою.

По обе дорожные стороны
Над пажитью кружат родной
Сплошные вороны и вороны,
А ласточки нет ни одной.

Не слышу! Не вижу! Не ведаю!
Не те это птицы, не те,
Чьё пенье душой унаследую
На самой последней версте!

Раскинув тугие крылаточки,
В осенний уже вертоград
Мои милосердные ласточки
Проститься со мной прилетят.

И ты, золотая и чёрная,
Смыкая кленовую тишь,
За сердце моё непокорное
Мои прегрешенья простишь.

Над распахнутой книгой в полночном вагоне
Добрый дух сновидений смыкает ладони,
А за шторкой летят путевые огни…
Светотени скользят по страницам, не зная,
Весела иль печальна дорога земная,
Что ведёт через книгу в грядущие дни.

Я включу ночничок над подушкой измятой,
И строка оживёт неожиданной датой,
Удивительной истиной душу проймёт…
В чьих руках оживала судеб вереница,
Кто по-детски глотал за страницей страницу,
Тот меня в этой качке вагонной поймёт.

Лишь под утро, когда за стеклом пропылённым
Станет мир узнаваемым, птичьим, зелёным —
Книга выпорхнет вольно, крылами шурша…
Сквозь бессильные веки восторг не прольётся,
И вагон не узнает, над чем рассмеётся
Иль заплачет моя книгочейка-душа.