Василий Макеев - Собор берёзовый

Но, позабыв бессчётные дела,
И страх, и стыд, волнующий уныло,
Забыть ли ей, что всё-таки жила
И думала, и пела, и любила?

Лесных озёр стоялые меды,
В траве и в небе птичьи пересуды…
Плетись, плетись, плетень моей судьбы, —
Я ничего на свете не забуду.

Не занимать ума и силы,
Не зрить разбег чужой судьбы,
Занять бы горести осины,
Занять бы робости вербы.

Чтоб ради шелеста простого,
Захороня навеки злость,
Взамен оставленное слово
Средь веток тонких прижилось.

Чтоб жизнь текла и совершалась
В неиссякаемой тиши
И чтоб душа не отрекалась,
Не отрекалась от души.

Тётю Веру называют тронутой,
Не рискуя ахнуться впросак, —
Так она идёт аршинно-строгая
С оловянным маревом в глазах,
В магазинах очереди путая,
Не качнув болезной головой…
А услышит шёпот:
«Полоумная…» —
Обольются губы синевой.
И тогда в припадочном угаре,
Раздирая судорожно рот,
Тётя Вера в копоти и гари
За солдатом раненым ползёт…
О, людская лапотная слепость,
Разве в этом не твоя вина,
Что поныне горько и нелепо
Женщину преследует война?
Не даёт покоя и прохода…
Но бывает изредка, во сне
День Победы к женщине приходит
В поцелуях, плаче и весне.
И тогда с лучистыми глазами,
На груди награды расплескав,
Тётя Вера ходит по вокзалам
И кого-то ждёт издалека.
Ждёт-пождёт…
И прежняя история:
За спиной качаются смешки,
Наяву – соседи в санаториях,
Только ей советуют – в Ложки́.
И всё так же называют «тронутой»,
И другие славят имена…
Женщину, святую перед Родиной,
До сих пор преследует война!
Да одна ли травму получила
И безумна стала, и проста?! —
Как слепые пули приручила,
Так людскую слепость не прошла.
Я хочу, чтоб памятно и честно
В песню бы вошла она и в стих,
Чтобы, славя мёртвых неизвестных,
Мы не забывали о живых.
Чтоб никто о горе не умалчивал.
Чтоб её не мучила война,
Чтоб была ей Родина не мачехой,
Родина, что ею спасена!

Фотографии на стенах
Незаметно, постепенно
Выцветают, словно сад,
Но по ветру не летят.

До сих пор они в почёте,
Ими хвастает семья.
Это – дядя, это – тётя,
Это – бабушка моя!

Я гляжу на эти лики,
Как застывшие в воде,
Просто русских, невеликих,
Замечательных людей.

Этот – с поля, та – с завода,
Тот – остался на войне…
Вся история народа
Разместилась на стене.

Как на ней теперь ни тесно,
Не забыли никого —
Всё равно осталось место
И для снимка моего.

Это – просто, это – нервно,
Словно листьям на ветру.
Но поэтому, наверно,
Я навеки не умру…

Листопады осень телешат,
Щёки окон в лунной повители…
Губы в губы, приторно дыша,
Шепчутся девчонки на постели.

Колобродит в девочках любовь,
Тянет их в сердечную стихию.
Так на песню тянется слепой,
Так к рассвету тянутся глухие.

Чуть вздыхает сонная кровать,
Ходики танцуют неустанно.
И никак не хочется скрывать
Первые нечаянные тайны.

Эти тайны – взгляд исподтишка,
Эти тайны – встречи у калитки,
То к девчонкам просится тоска,
То воркуют радости излишки.

Ах, девчонки!
Слушайте меня!
Вы одно друг другу не сказали,
Как ночами мешкают, томясь,
Мальчики с открытыми глазами.

Как они мечтательны вдвойне!
И от них зависит, в самом деле, —
Долго ли в обнимку
при луне
Девочкам шептаться на постели.

Помню детства милые обноски,
Кто же ими не был окрылён?
Синие шершавые матроски
И пальто из сестриных пелён.

Помню с другом нравственную драку,
Сопли с кровью – важная ль беда?
Целовал я Тоньку-задаваку
За стальные пёрышки тогда.

А у друга перья не водились, —
И у школьной старенькой доски
Мы с Витьком бычатами сходились
И чесали вдоволь кулаки.

И кому б ни выпала победа,
Как туман, разведривалась злость.
Оставались вместе без обеда,
Что слезами Тоньке отлилось…

Помню всё усмешливо и тонко,
А верней – завистливо-остро,
Ведь Витьку навек досталась Тонька,
Ну а мне – паршивое перо!