Василий Макеев - Избранное. Том 1. Стихотворения

Слышишь, ветер бушует опять,
Отрясает скрипящую грушу.
Научил бы меня окликать
Он бессмертную русскую душу.

Я б навеки прославил ее
И сказал бы свободные речи
Про свое молодое житье,
Про широкие русские печи.

Потому я тоскую в ночи,
Потому и смотрю нелюдимо,
Что пришел от крестьянской печи,
От ее горьковатого дыма.

Затопи же мне русскую печь,
Заведи монотонную прялку,
Я хотел бы все то уберечь,
Что нерусскому бросить не жалко.

Скорей!
В укромном палисаде
Средь лопоухих купырей
С утра ознобно лихорадит
Мою притворную
Сирень.

Сирени гребень петушиный
Заломлен ветром набекрень.
Цветенье вишен потушила
Своим цветением
Сирень.

Сирень
В оборках и монистах
Облокотилась на плетень.
И бьется пойманной жар-птицей
За пазухой моей
Сирень.

А ввечеру сольются тени
Поодаль лунной полыньи,
Всю ночь звонят в кустах сирени
На посиделках соловьи,

Что их заря оберегала,
Что безмятежен встречный день…
И веет влажным опахалом
В окно
Лиловая сирень.

Сирень иссякла. Выветрились звуки
Волхвующих на славу соловьев.
Ей обломали трепетные руки
И нищенкой оставили ее.

Ах, мы не то ей раньше предсказали!
Но разве кто судьбу опередит?
Черемуха – и та теперь глазами
Своих лукавых ягодок глядит.

И яблони от солнца тяжелеют,
И вишни зарумяниться спешат.
Как верных жен, их холят и лелеют
И ради них ночуют в шалашах.

А ты, сирень, а ты, моя забава,
Скажи, кому была она нужна —
Твоя лихая выцветшая слава,
Твоя до боли грешная весна?

И тихо мне в тени дебелой хаты
Сирень шуршит упреком на упрек:
– Кому нужна и в чем я виновата?
От рук чужих меня ты не сберег…

Зимою дни проходят, как во сне,
Звучат вдали шальными голосами.
А поутру роняет листья в снег
Моя сирень в укромном палисаде.

Все лето прожила не напоказ,
Бродячим солнцем скупо облитая,
Не облетев в осенний листопляс,
Она теперь зеленой облетает.

А я гляжу сквозь тусклое окно
И думаю: неужто, неужели
Мне дом родной покинуть суждено
В такой еще стеснительной метели?

Пусть жизнь меня колотит, как кугу,
Пророчит заунывные свиданья.
Зеленый лист на девственном снегу —
Мое ли это будет увяданье?

Так вот она – расплата за сирень!
Как я не понял этого заране!
Но все равно наступит светлый день,
И все на свете заново воспрянет.

И я тогда увижу наяву,
Что есть во мне уверенность и сила,
Что я свой век значительно живу…
И листья в снег сирень не уронила.

Теперь венков в деревне не плетут,
Хотя цветов еще не покупают.
Теперь взахлеб скорешенько растут,
А вырастут – куда-то улетают.

И остаются матери одни,
Как без цыплят дворовые наседки.
И вот уже насмешливое «предки»
Приклеилось к понятию родни.

Умнеет мир, умнеет головой,
Но плохо, коль душа переменилась.
Вчера она, повитая травой,
Русалкой мне озерною приснилась.

Как будто встала тихо из воды
И все звала, и все не уходила…
Но скоро утро сон мой охладило,
И долго было тягостно в груди.

Я сам не сплел любимого венка,
Я сам ушел за праздничным рассветом.
В семье не стало больше едока,
Но в обществе прибавилось поэтом.

А ими там хоть пруд уже пруди,
Всяк в меру смел и в меру всяк отчаян.
И все поют про что-то впереди
И забывают то, что за плечами.

Таков закон, и вспять не повернуть,
Да и не надо глупого возврата.
Я вспоминаю сон свой виновато,
И вот опять мне хочется уснуть.

И вот опять я странно одинок
И вдалеке от всякой перепалки…
И я плету над озером венок
И слышу зов тоскующей русалки.

На белом свете, в чистом поле,
В степном непасмурном краю,
Где ветры буйные на воле
Встречают ясную зарю,
Нагрянет оползень рассвета,
А после долгие часы
Волнистый дым пускает лето
В прозеленевшие усы,
Где ночью звездные гнилушки
По небу месяц раскрошил
И в моклом ерике лягушки
Перекликаются в тиши,
Где в пору осени глубокой
В следах смеркается вода,
В густом тумане одиноко
Стоят стога, как города,
Вдали от крова и от тына,
Где степь взбулгачили сверчки,
Растет горючая крушина,
Кручиня душу до тоски —
То черной сорью свет марает,
То красной кровушкой сгорает.