Юлия Артюхович - Яркие заплаты

Осталась только пыль
Да серая зола.
Осталась только быль.
А сказка умерла.

Лучше бы тебя сожгли дотла!
Нашей новой встречи я боюсь,
Дом, в котором раньше я жила.
Дом, куда я больше не вернусь.

За окном разбитым старый сад
Пропитался запахом беды.
Затоптали сапоги солдат
Маленькие детские следы.

На чужой далекой стороне
Долгими ночами снишься ты.
Бродят по разрушенной стене
Призраки расстрелянной мечты.

Войны забытая игрушка – мой дом.
Кто и зачем тебя разрушил, мой дом?
Какие люди или звери?
Я все равно им не поверю, мой дом.

Они тебя заколдовали, мой дом,
Чтоб никогда не узнавали мой дом.
Не верю, глупая девчонка,
Что эта черная воронка – мой дом.

Зачем ты спрятался под землю, мой дом?
Ты там скучаешь или дремлешь, мой дом?
Меня забыл ты или помнишь?
А я спешу к тебе на помощь, мой дом…

Взрыв фугаса хриплым басом
Грянул громом в окна дома
И затих с протяжным стоном.
В странном танце в ритме танго
Дом качался и ломался,
Как коробка из картона.

Неумело сбросив тело,
Из развалин выплывали
Наши души на рассвете.
Над телами-кандалами
В странном танце в ритме танго
Их кружил горячий ветер.

Как красиво в вихре взрыва,
В ритме танго странный танец
Наши души танцевали!
Им вдогонку из воронки
Мы смотрели, и горели,
И за них переживали.

Как их встретят на том свете
Утром ранним? Вдруг им станет
Страшно, холодно и стыдно?
В странном танце в ритме танго
Души тают, улетают —
Их почти уже не видно.

Я не выдержу долгой разлуки.
Я пройду переулком знакомым,
И согреет холодные руки
Теплый пепел сожженного дома.

Подниму, как подкову на счастье,
Уцелевший кирпичный обломок:
Камень с траурной черной печатью —
Теплым пеплом сожженного дома.

С опаленного поля седого
Соберу урожай бесполезный —
Теплый пепел сожженного дома,
Горький вкус поцелуя над бездной.

Жизнь катилась колесом,
Но однажды: стоп!
Появилась смерть с косой.
Полоснет – и в гроб.
Я пощады не прошу,
Ни к чему слова.
Не жалею, не дрожу —
Я и так мертва.

Было многое дано,
Била жизнь ключом.
А теперь мне все равно,
Знаю, что почем.
Я собой не дорожу,
Все стерплю-снесу.
А у смерти попрошу
Лишь одну слезу.

Стыд и мука, боль и крик
В памяти сплелись,
Где-то глубоко внутри
Раной запеклись.
Их не выплакать уже,
Не дают грехи.
Столько шрамов на душе,
А глаза сухи!

Как о призрачной мечте
Из последних сил
О слезе прошу – за тех,
Кто меня любил.
Не меня жалей, а их,
Смерть-судья-палач!
А не хочешь слез моих,
Хоть сама поплачь…

Я минуту назад был жив
И тянул за рукав сестру.
Доктор, ты язык придержи!
Никакой я тебе не труп.

Не кричи – ведь я далеко.
Догоняю роту солдат.
Отпусти. Мне теперь легко.
Я уже не хочу назад.

Успокойся. Ты же мужик!
Жаль, что я – твой первый больной.
Инструменты прочь отложи,
Перестань возиться со мной.

Не хватай меня за штаны
И не рви гимнастерку с плеч.
Мы с тобой – еще пацаны.
На войне надо силы беречь!

У подъезда – танки. Суета и крик.
Провода и банки тащит боевик.
Видно, наше здание он решил взорвать.
А у нас – свидание. И на все плевать.

Пули в подоконник дождиком стучат.
Кто-то громко стонет и зовет врача.
В сумочку – гранату, пистолет – в карман.
Это не служебный, а фронтовой роман.

Гильзы, как окурки, падают на снег.
Клочья штукатурки на тебе и мне.
Пусть с прощальным матом мечется в дыму
Горец с автоматом – грозненский Амур.

Ах, Амур-проказник, по уши в крови,
Наш интимный праздник взрывом не прерви!
Нам так сладко любится сквозь автоматный лай
На осколках острых битого стекла…

Ты меня ревновал не всерьез,
Гладил рыжую гриву волос
И всегда отвечал обстоятельно
На любой, самый глупый вопрос.