Юлия Артюхович - Яркие заплаты

А Иван родился здесь.
И жена, и дети есть.
Есть работа и жилье,
Только больше не свое.
И приходится молчать:
До Москвы – не докричать,
До властей – не добежать.
Значит, надо уезжать.

Война еще не началась, но как близка она!
Уже исчезли компромиссы и полутона.
Война в засаде затаилась, словно дикий зверь.
Два главных времени судьбы открылись:
жизнь и смерть.

Два разных времени зимы остались:
день и ночь.
А утро с вечером как будто бы пропали прочь.
Днем будем весело смеяться и играть в снежки,
А ночью – ставни закрывать
и запирать замки.

Морозным днем поют и пьют,
и снег метут с крыльца,
А по ночам к домам подходят люди без лица.
Они являются кошмаром полуночных снов
И водят страшный хоровод
вокруг чужих домов.

Они стреляют по стеклу и занавески жгут,
Ногой распахивают дверь, по комнатам идут.
Потом садятся по-хозяйски за моим столом
И ждут, пока сама покину разоренный дом.

Они встречались на пути и улыбались днем,
А под покровом темноты они пришли
в мой дом.
И завтра явятся опять – поторопить меня.
Но не могу их распознать при ярком свете дня.

Прошел короткий зимний день,
и наступила ночь.
Теперь никто и никогда не сможет мне помочь:
Они поставили на мне незримое клеймо.
И вот уже в последний раз иду к себе домой.

А в доме – шумная толпа, я больше не нужна,
Как на веселой свадьбе мужа – бывшая жена.
Меня теперь за дверь прогонят люди без лица.
Из разоренного гнезда – голодного птенца.

Я несу свое горе молчаливо и гордо
По извилистой тропке из мрака на свет.
Моя русская песня с перерезанным горлом
Где-то в горном ущелье умолкла навек.

Я держу за зубами мое русское имя.
Будто в жаркой пустыне – последний глоток.
Мое русское слово под губами сухими
Кровоточит, клокочет, как бурный поток.

Я – лишь маленький камень на дороге джихада.
Я – песчинка страданий в грязи и пыли.
Вы меня сапогами не бейте. Не надо!
Мое русское сердце уже не болит.

Я тропинкою узкой шагаю упрямо
Мимо тех, кто проклятия вслед мне кричит.
А на кладбище русском моя русская мама
Под разбитым надгробием скорбно молчит.

Заложила ты нас, заложила,
Как ненужные вещи в ломбард.
Пропадать при исламском режиме —
Незавидная это судьба.

Здесь для нас – ни свобод, ни законов,
Что остались еще на Руси.
Вся Чечня – как огромная зона.
Где «не бойся», «не верь», «не проси».

Здесь мы ходим по самому краю
И теряем здоровье и жизнь.
Проиграла ты нас, проиграла.
Хоть живому в могилу ложись.

Никому не нужны в целом свете,
Ты забыла своих сыновей.
Знаем, мы – незаконные дети.
Не люби. Но хотя бы не бей!

Затерялось где-то
Грозненское лето:
На базаре Южном
Серый дождь и лужи.

Рытвины по пояс.
Одинокий поезд.
Выбитые окна —
Пассажиры мокнут.

За рассветом хмурым
Мчится пуля-дура —
Снайперская шутка
С площади Минутка.

Где же ты, мой милый? Где же ты, родной?
Ангел быстрокрылый, прилетай за мной!
Где же ты, мой светлый, бродишь по Руси?
Навести, проведай. Сохрани-спаси.

Светит, да не греет полная луна.
Прилетай скорее, я совсем одна.
Дальние уснули, ближние ушли…
Вдруг плечо, как пули, слезы обожгли:

Ангел, как ребенок, плачет горячо.
Голос слаб и тонок за моим плечом:
«Церковь – под камнями,
купол – без креста.
Долго нас гоняли по чужим местам.

Ветры вольной воли закружили нас,
От жестокой доли я тебя не спас.
Я спешил в тревоге и не ел, не пил,
Да огонь в дороге крылья опалил.

Изболел-истаял, слабый и слепой,
Я уже не чаял свидеться с тобой.
Ты прости, родная, за вину мою.
Доживай как знаешь. Встретимся в раю».

На улице моей
Военная зима.
Без окон и дверей
Озябшие дома.

К знакомому двору,
Который стал ничей,
Бреду я по ковру
Из битых кирпичей.

Обугленные пни —
Как черные цветы.
Остались лишь они
В саду моей беды.