Борис Гучков - Пояс Богородицы

У сестрёнки я гощу, у Вáлюшки.
Я добрался на метро до Битцы.
Я уже не разеваю варежки
На дома высокие столицы.

Я не дружен с датами и числами.
Но при строе, помнится, советском,
Как-то развели меня, обчистили
Воры на вокзале Павелецком.

Было. Восхищался белокаменной,
И по ней передвигаясь пешим,
Замечал я, что она с лукавинкой
И пренебрежением к приезжим.

А рожденьем я обязан городу,
Где мы в детстве босыми ходили,
Где домов многоэтажных от роду
Окромя церквей не возводили.

Лепота – дома с резными ставнями.
Вешний луг в ковёр цветастый соткан…
Отчий край мы навсегда оставили,
Мы теперь, сестра, живём в высотках.

Ты живёшь в столице, я – в провинции.
Дети – наше главное наследство…
Снова, Валя, мы с тобою свиделись,
Вновь за чаем вспоминаем детство.

Я в августе спешу скорей
В овражный домик,
Где мне подвластны ямб, хорей
И даже дольник.

Невольник, я обрел покой
В овражном доме.
Давно я грезил о такой
Душевной доле.

Я долей этою в тиши
Вполне доволен.
Наточены карандаши,
А с колоколен

Несётся благовест густой —
Звонят. Успенье.
Душой приемлю быт простой:
Начать успел я

Тебе, душа моя, стихи
Светло и грустно.
Вчера – удача! – для ухи
Поймал подуста.

Не густо, да. Но – три ерша!
Уха, короче,
Навариста, моя душа,
И даже очень…

В домах на спуске у Оки,
Не зная скуки,
Век доживают старики,
Гостят их внуки.

И я гощу в одном из них,
В каком – не важно.
Пишу стихи, я не ленив
В быту овражном…

А ты меня порадовал,
А ты рассветной ранью
С реки глядишь Саратовом,
Самарою, Казанью.

Брожу, любуюсь вечером
На новь, на старину.
На минарета свечечку,
Сойдя к реке, взгляну.

Он прочен, он на якоре.
Года прошли, и вот
Я уже еду с ярмарки,
Ему – всего пятьсот.

На Набережной улице
Резная городьба.
Стоят и не сутулятся
Въездные два столба.

А за рекой на озере,
Как зеркало, вода.
Там с бредешком елозили
Мы в юные года.

Над церковью, над пристанью,
Над парком – птичий гам.
Шумит толпою истово
Базар по четвергам.

Грибов, ухи отведаю.
Прощанию не рад,
Во вторник или в среду я
Уеду в Волгоград.

И там зимою длинною
Мой потревожит сон
Касимовский, малиновый
Церквушек перезвон.

Не перестали сниться,
Как пух тополей, легки,
Короткие, как зарница,
Младенческие деньки.

Ещё с мальчишеской спесью
В немыслимой вышине
Летаю по поднебесью
Страны, не ведомой мне.

А наяву, старея,
Уж я не пру на рожон,
Влачу судьбу Водолея,
Суровой зимой рождён.

Как лето, наш век недолог.
Забочусь по мере сил
О тех, кому вроде дорог,
А может быть, даже мил.

О детство, лишь ты священно
Басовой струной звеня,
Январской пурги крещендо
Крестило в ночи меня.

Со вторника до субботы,
С субботы до четверга
Безумные артналёты
Вершила тогда пурга.

С дорог, до весны распятых,
Позёмок ползли ужи…
В холодных пятидесятых
Вы, снов моих миражи!

Даром слова наделён,
Существую, сердцем юн,
Восемнадцать тысяч дён,
Синих сумерек и лун.

Проживаю, лунь седой,
Я и ныне, как вчера.
За духовною едой
Коротаю вечера.

По карманам и в кошель
Утром сунется рука:
На табак и вермишель
Не хватает пятака.

Вон соседи – будь здоров!
Пятаками грядку сей.
Сто кролов и пять коров,
Куры, десять поросей.

Жизнь соседская – лафа.
Подъярёмный труд вола…
Что ценней: моя строфа
Или шапка из крола?

Столетья треть – с шестидесятых,
чтимых,
Глотнув свободы, угодив в застой,
До девяностых, смутой отличимых,
Слагаю стих на дудочке простой.

В полночный час былое перерою.
И в сутолоке дня, и в тишине
Карандашом и ручкой перьевою
О, как порой светло писалось мне!