Борис Гучков - Пояс Богородицы

Здесь можно уже и на солнце пожариться.
Прогрелась вода. В поле ягода зреет.
Зову тебя. Жду. Приглашаю: пожалуйста!
Ты не пожалеешь. Решайся скорее!

Разлука с тобою, конечно, мучение.
Но вылечит снова Мещёра от боли.
Она – загляденье мое и смущение,
И сила, и свет негасимой любови.

Ты чем-то с ней схожа, с моею Мещёрою,
Неброской моей стороною лесною,
Быть может, улыбкой, немного смущённою,
А может быть, чем-то не познанным мною…

С юной версты не отринувший чар,
В зрелом, степенном, казалось бы, возрасте,
Я сберегаю в душе и сейчас
Более детскости, нежели взрослости.

Но и за сороковою верстой
Знаю одно за собою доподлинно,
Что не смогу пред земной красотой
Ни богохульничать я и ни подличать.

В росности трав отражается мир
Утра селенья мещерского Чинура.
Пред красотой оробею на миг:
Люди! Ну что ж это вы, неучтивые!

Милая отчина с холодом вьюг!
Ты местночтима, но с зимами, с вёснами
Дороги мне и Поволжье, и Юг.
Все наши отчины равноапостольны.

И за красу мне обидно, когда
Вдруг получаю плохое известие:
Где-то ушла из колодца вода,
Химией рощица напрочь изведена…

Всё-таки верится: буду я прав,
И, по-рязански якая, окая,
С запахом смолки и скошенных трав,
Ты не умолкнешь, отчизна высокая!

На Бáбенку выйду, взойду на Уланову гору,
Где вновь обрету и покой, и господнюю милость.
С душевным волненьем прокатятся спазмы по горлу.
Как всё изменилось! О Боже, как всё изменилось!

Лишь не изменилась Оки голубая подковка.
Стареют дубы, и цветущий безумствует донник.
Направо – мой город, налево – деревня Поповка,
Где есть знаменитой певицы Обуховой домик,

Надежды Андревны с божественным меццо —
сопрано.
Завидуй, поп-дива, учись у неё благородству!
Я завтра, быть может, схожу туда утречком рано,
Я всю, что осталась, с души посдираю коросту.

В заречном тумане громада завода цветмета,
Где в детстве когда-то дубовая роща шумела.
Всё', всё изменилось, лишь лучшая песня не спета,
Которую с детства пропеть моё' сердце хотело.

Что родился на Малой Мещанской,
В старой книге я как-то прочёл.
Дом под кронами лип помещался.
Помню гул несмолкаемых пчёл.

И к лицу, и к рубахе он липнет —
Запах лип, что посажены в ряд.
Имя дал нашей улице Либкнехт.
Был он зверски убит, говорят.

Ах, разлуки извечная кара!
Годы службы. Чужие края…
Помню, помню фамилию Карла
Ты коверкала, мама моя.

«Лип» – писала. И липовый запах,
Настигая, бросал меня в дрожь,
И душа устремлялась на запад —
Где ж в Монголии липы найдёшь?

Ведь мечте и моря не преграда.
От тебя, от мещерских лесов
Отделяло меня – это ж надо! —
Целых шесть часовых поясов.

Я любил вас, родные до боли,
В звоне лета и шорохе вьюг:
И Воровского (Вацлава, что ли?),
И Урицкого, и Люксембург.

Были вы Дровяными, Сенными.
Но однажды – встать, не упасть!
Именами чужими, иными
Окрестила вас новая власть.

Но меня, да и Господа ради
Там в домах об одном этаже
Проживали и Тони, и Нади.
Всех имён не припомню уже…

Вновь чиновник в усердии делит
Новь и прошлое, как идиот.
Адрес матушки: Либкнехта, девять —
Слава богу, всё тот же, всё тот.

Там чужие живут – ну да ладно!
В доме мальчика слышу я всхлип.
Пусть ему будет тоже отрадно
Под цветущими кронами лип.

Наш ломают дом.
Вспять не ходят реки.
Был построен он
В позапрошлом веке.

Крепок дом ещё.
Крепок, – твёрдо знаю,
И слезу со щёк
Я не утираю.

Наша власть – умы.
Не попросишь сдачи.
Всё как есть, увы,
И не как иначе.

Горя не унять.
Плакать не пристало.
Поколений пять
В доме вырастало.

Слёзы не лице…
Я шепчу: уроды…
Здесь построят Центр
Современной моды.

Дочка, не дрожи
На руках у мамы…
Вон и чертежи
На щитах рекламы.