Татьяна Батурина - Чаша

Да и слышны ль они сквозь морок словоплетья?
Пора молчать устам, а говорить душе!
Молчание есть речь грядущего столетья,
А ныне – слово тех, кто в будущем уже.

Так мучился умом дерзающий Владимир,
Но сердцем утверждал Крещенскую купель –
Настоль преславна Русь, насколько ей родимей
Софийской высоты и золото, и бель.

Так грезил Силуан, но ум держал во аде,
Одолевая мир страданием ума,
В бессоннице горел, жил в голоде и хладе –
И гибла на свету карательная тьма.

Так Сергий говорил молитвенное слово,
Которому теперь (в который вечный раз!)
Одеться предстоит в звучащие покровы
И нас спасать для нас, и говорить за нас.

Нам, умникам, рабам слепого суесловья,
Всегда дано спастись безмолвием святым,
Коль молят у Небес духовного здоровья
Провидцы всех веков молчаньем золотым.

Бессонницы мучительное благо
Я получила свыше наконец:
Порыв Небесный… и земная тяга…
И свечкой осусаленный святец…

Свеча собрана дома и сохранна –
И потому святынька искони –
Мне высветила сердце Феофана:
«Пока Господь не выпряжет, тяни».

Тяну, а тот ли воз и те ли сани?..
Но всё ж уроки здравья и уму,
С недавних пор к тому же сани сами
Уже скользят по следу моему.

Вот наплыла свеча на след посланья
Амвросия из Оптинских блаженств:
«Забыв про совершенство покаянья,
Познаешь сеть исканья совершенств».

Ах, сколько лет потворствуя блужданью,
Душа моя состарилась в грехе!
Но есть и ныне время к оправданью –
Вот, бодрствую в молитвенном стихе.

Огонь свечи, взвеваясь и свиваясь,
Сам словно свиток мудростей и сил…
«Не мудр, но в ризу мудрых облекаюсь», –
Напутствует Заточник Даниил.

Время сбора камней благоумья,
Узок путь вдоль внимательных стен:
Он бессмертен иль всё-таки умер,
Начертатель священных письмен?

Оснащённая памятью веры,
Тьму времён прохожу без ключа:
В изголовии спящей пещеры
Невещественно брезжит свеча.

В рёбрах холодно-жарко…
И впрямь я
Вижу тонкоочерченный свет,
Венцеравную вогнутость камня –
Головы Иоанновой след?

Здесь ли, в тяжких гранитах успенья,
Глас Господень ему прозвучал:
– Сохранившие Слово терпенья
Да увидят Начало Начал!

Не ему ли, поэту благого
Откровения, зримого им,
В багряницу одетое Слово
Было сказано Небом Самим?

В благодатных слезах пилигрима
Растворяюсь, почти не дыша:
Время стёрто, пространство незримо,
В бесприютности голой душа.

Оттого ли веками сохранна
Молчаливая ноша креста,
Что является дух Иоанна –
Боговеще сомкнуты уста?..

Во время óно скифы и туман
Скитались по нехоженому млеку
Земли, и к ним явился Иоанн,
И жертвенник восставил на телегу.

Телега стала храмом со крестом,
Так и стоит, а кони-дни несутся,
Во млеке звёзд пасутся, ржут о том,
Что ничему былому не вернуться.

Однако Златоустый Иоанн
Всё меряет пешочком время óно,
Чтоб мой живой, родимый мой талан –
Ну то есть дом – не вымер беззаконно.

Переславль, Переславль!
Времена тебя не переславят,
Не ославят твоих ни соборов, ни древних дерев.
Ты меня принимаешь на золоте лиственной стлани
Как родную в кругу льноволосых светящихся дев.

Одаряют берёзоньки-сестры златым целованьем,
Ведь и вправду мы сёстры, и все по старинке родня,
Переславль, Переславль, поделись золотым толкованьем
Старорусских времён для упрóченья нового дня.

И ведёт Переславль по крутому полынному валу
Вместе с княжичем юным меж трепетных стражных огней.
Княжич смотрит на небо, к земле привыкая помалу, –
Так привыкнет потом, что навеки восстанет над ней.

Мамки отрока кличут – ему не до мамок плакучих,
Он стремит меня к озеру:
– Зри вон, за этим холмом! –
Я сползаю за княжичем вслед с оградительной кручи
И в Плещеево озеро свой опускаю шелом.

Да, я отроду мнила себя в богатырских доспехах –
Иль прапамять держала свой меч в моей детской руке?
Ныне руки слабы, и былая кольчуга в прорехах,
И не витязь в шеломе – я грешная баба в платке.