Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 1

С трудом протолкнувшись сквозь очередь за пирожками, он вышел на улицу подышать свежим воздухом – как раз ослепительно светило солнце, и маленькие домишки, уткнувшиеся в железнодорожную насыпь, казались настолько чудесными, что у господина Остермана перехватило дух. Он укорил себя за то, что раньше не замечал этой красоты; он понял это только теперь, глядя на серые многоэтажные коробки и дико рыжий забор локомотивного депо. Выкурить спокойно сигарету ему не дали – подошедший прыщавый тип попросил «оставить на пару затяжек» – пришлось отдать ему полпапиросы. Кстати, господин Остерман никогда не различал сигареты и папиросы, потому что никогда не курил, считая подобную забаву дурным тоном.

Наконец, объявили о прибытии электрички, и толпа высыпалась на перрон, как горох на пол; при этом звякнуло стекло вокзальной двери, высаженное неким верзилой. Этого щупленького старикашку чуть было не раздавили – он случайно зацепился карманом пальто за торчавший железный прут и только чудом не поранился. Господин Остерман прошептал «О ужас!» и посетовал, что лучше было бы нанять извозчика, пусть за двойную таксу, но лишь бы без приключений добраться до места назначения. Вокзальная сумятица ввела его в полнейшую апатию – этой ночью он был совершенно одинок, и брошен всеми на произвол судьбы, среди заснеженных путей в черт знает какой стороне; огни большого города колобродили вокруг него, и, приглядевшись к ним, он вдруг испытал чистое и светлое умиление.

Господин Остерман поправил пенсне и разглядел, что электричка, простоявшая на перроне почти двое суток, заполнялась с каждой минутой пассажирами; однако двери ее были открыты с другой стороны перрона, а потому народ бесстрашно пролезал под вагонами и чин-чином заходил в салон. К удивлению бывшего царского советника, места в вагоне оказались свободными; он, протиснувшись между курящими в тамбуре мужиками, оказался в полной тишине, что его и успокоило. Он развернул «Аргументы и факты», чтобы прочесть интервью с мэром Москвы Гавриилом Поповым, но стоя читать было крайне неудобно, а уступить место пожилому человеку почему-то никто не догадывался или просто не хотел. Он долго не решался, но потом все же примастился у окна – и даже мог протянуть ноги на соседнее сиденье, но приличные манеры, которым он обучился в детстве, не позволяли ему подобного жеста.

Смотреть в окно для господина Остермана было одним из приятных занятий – он, как ребенок, радовался бегущим за окном деревьям, лугам, пристанционным домикам; в особый восторг его приводили мелкие быстрые речушки, что змейками выползали из-под высокой насыпи. Людей в оранжевых жилетах, которые ремонтировали железнодорожные пути, он не любил, а потому ему совсем не было до них никакого дела. Иногда тревожно врывался в окно звонок очередного переезда, и бывший советник вздрагивал и морщился, словно отбиваясь от назойливой мухи. Все было для него в новинку – и вагонное окно, и бегущие за окном деревья, луга, пристанционные домики, и мелкие быстрые речушки, выползавшие из-под высокой насыпи, и люди в оранжевых жилетах, ремонтировавшие пути, и звонки случайных переездов – чувство радости и безмятежности переполняло его.

Поначалу он принимался рассматривать пассажиров, и даже не столько из любопытства сколько по привычке. Например, толстую женщину в маленьких очках он часто встречал на приемах у знакомого генерал-губернатора, и она даже успела ему изрядно поднадоесть. Впрочем, видимо, он ошибался – та, которую он часто встречал на приемах у знакомого генерал-губернатора, напротив, была очень худа, и ее большие очки постоянно сползали с носа, и она то и дело их поправляла. А другого господина, что едет справа, он никогда не видел – у него была маленькая козлиная бородка, и носил он бейсболку, хотя в моде того времени был колпак, надетый на тафью, – этот господин оставил неприятное впечатление, и бывший советник перевел взгляд на молодого человека, время от времени надувающего жевательную резинку, – он, должно быть, являлся студентом, так как его одежда ограничивалась лишь галстуком и трусами. Господин Остерман даже позволил себе сентиментально улыбнуться по этому поводу, и подумал о том, что сегодняшнее путешествие будет спокойным и мирным.

Однако, как водится в таких случаях, спокойствие было нарушено на следующей станции.

С разных дверей в вагон стали заходить довольно темные личности – и не столько похожие на фото уголовников, показываемых в криминальном канале, сколько на обыкновенных сумасшедших. Господин Остерман никогда не видел сумасшедших, но тем не менее, по слухам и толкам имел о них некоторое представление – они рисовались в его воображении туго замотанными в больничные простыни, а если таковых не имелось, то они прогуливались по прекрасному саду, но за большим забором, корча всевозможные гримасы и играя от нечего делать в волейбол; причем последнее их занятие выглядело весьма забавно – они пытались ударить по мячу, но постоянно промахивались, а оттого партия кончилась, так и не успев начаться. Давным-давно господин Остерман курировал подобные заведения, а потому хорошо был знаком с царившими там порядками, – он даже чуть не женился на дочери даже главврача, которую содержали в шестой палате; она была очень даже милая и кроткая, и начинающий тогда советник пел ей под окном серенады, а она, кокетничая, лила ему на голову горячий чай. Она тоже играла в волейбол и разводящей, но так как по мячу попасть никто не мог, она стояла у сетки без дела.