Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 1

…Каким образом бывший царский советник господин Остерман оказался в здании этого провинциального вокзала, теперь уже узнать невозможно. Киоскерша, вручившая ему свежий номер «Коммерсанта», заметила, что выглядел он неважно – обычно, так выглядят чиновники, которым в один прекрасный день не подали к подъезду машину. К тому же этот господин был несколько чудаковато одет – в допотопном французском костюме, в пенсне и совершенно неприглядном чепчике – казалось, что сам господин даже не подозревал, что за «ерундовина», по выражению кассирши, была у него на голове. Иногда таких чудиков показывали по телевизору, как правило, после вечерней информационной программы – как раз между событиями недели и каким-нибудь авторским концертом в Останкино. Кроме того, расплачиваясь, он уронил мелочь и некоторое время стоял в полном замешательстве, не зная, стоит ли ему нагибаться за рассыпавшимися монетами. Конечно, он должен был бы крикнуть прислугу, но, судя по всему, он оказался не в состоянии платить придворным, а потому тягостные мысли о том, что ныне он целиком и полностью предоставлен самому себе, делали его рассеянным и даже жалким.

Господин Остерман произнес что-то вроде проклятия в адрес почтенного князя Юсупова, правда, давно уже почившего, но теперь трижды перевернувшегося; но потом, виновато улыбнувшись и даже чуточку зажмурив глаза, поблагодарил киоскершу на изысканном французском языке, но несколько смягчая звуки, свернул газету в трубочку и, громко стуча деревянными башмаками, что по случаю удалось приобрести в сувенирном магазине в Ницце, отправился в зал ожиданий. Последнее время, сразу, как повысились цены на проездные билеты, поезда стали ходить из рук вон плохо – пассажиры рассылали бесконечные жалобы, но чаще всего ограничивались перебранкой с начальником вокзала; единственное, чего удалось добиться подобными методами, – пустили дополнительную электричку, которая ходила крайне непорядочно, от случая к случаю. Данное положение дел раздражало, но еще больше раздражало ничегонеделание, когда приходилось лишний час торчать на вокзале, боясь сойти с места, чтобы его тут же кто-нибудь не занял. Что ни говори, но такой маленький вокзал совсем не справлялся с огромным столичным пассажиропотоком – у властей до этого не доходили руки, а потому людям приходилось сидеть на вещах прямо под открытым небом.

Однако, сегодня, к счастью, народу оказалось не так уж и много; вернее, совсем мало; и даже более того – вокзал был пуст. Именно поэтому и смогла киоскерша повнимательнее рассмотреть своего единственного покупателя. Господин Остерман и сам был удивлен такой ситуацией; кроме того, он никак не мог вспомнить, каким же ветром его занесло в это захолустье. Сначала он решил, что его вызвали в столицу с отчетом о командировке, но потом, напротив, подумал, что его отправили с ревизией в эту деревню, где все хаты можно по пальцам пересчитать, и в каждой он должен разъяснить суть двадцативосьмипроцентного акцизного налога, введенного правительством под самое Рождество. Само собой, бывший советник без особого труда запутался в объяснении своего положения – поиск причин лишь расстроил его. В конце концов, он решил, что все это происходит просто так, и попытки истолковать эту простоту, как он уже имел честь удостовериться и удостоверится еще не раз, представляются совершенно безосновательными.

Он прочитал статью о тщетности потуг господина Хонеккера выбраться из России в Южную Америку, и даже пожалел несчастного немца, однако, вся история только нагнала на него скуку и он, пожалуй бы, уснул, если бы не мешали вечно спешащие куда-то люди – одна дама по неосторожности чуть не наступила ему на ногу, а пьяный сосед по ожиданию все время норовил уткнуться господину Остерману в плечо, к тому же он безбожно икал, и так громко, что по пустому вокзальному залу раздавалось натруженное эхо. Советник очень страдал – он ничего не мог себе посоветовать, а если бы и смог, то ничего бы не совершил. Из-за того, что двери вокзала были нараспашку, по ногам гулял сквозняк – и господин Остерман трижды покаялся, что позволил себе одеть пушистые домашние тапочки, привезенные женой из Петербурга, вместо своих любимых деревянных башмаков, которые он купил по случаю на фестивале в Каннах. Немалую сумятицу в его мировоззрение внес неожиданно начавшийся дождь, и он подумал, что сандалеты с блестящими застежками, подаренные ему Александром II за преданную службу, выглядят в такой обстановке довольно абсурдно.