Вячеслав Лютов - Провинциальные тетради. Том 1

* * *

Какой чистый снег за окном! Я чувствую его ровное размеренное дыхание – уже полночь, и снег таинственно серебрится под печальным сиреневым лунным светом – луна медленно плывет в чернилах зимнего неба. Мне не хватает тонкой мягкой кисточки, чтобы, обмакнув ее, нарисовать гравюру самого чистого, времени года. Снег скрипит под ногами запоздалого прохожего, и за ним след в след поспешает рождественский праздник – вновь яркими огнями озарится веселая подвыпившая улица, зазвенят частушки и песни, и всю ночь до утра будет веселиться народ, будет визжать гармоника и литься вино. В новогоднем вальсе закружатся хрустальные снежинки и, задевая друг дружку, будут звенеть и переливаться радужными искорками под закопченным фонарем. Они будут падать мне на шапку, на воротник, такие кристально-чистые и беззащитные, – достаточно лишь одного теплого вздоха, чтобы тонкие ювелирные грани стали обыкновенной каплей, которая тут же застынет, зацепившись за мех шубы. Они, как люди, – и мне кажется, что внутри каждой снежинки бьется ледяное сердечко, стучит, стучит, как Буре-часы – и время тает… И каждая снежинка – это всего-навсего секунда, даже доля этой секунды. Я смотрю вокруг. Господи! Как много застывшего в снеге времени! Его хватит на всех, его будет слишком много для меня, хотя… Рано или поздно придет весна, и все растает, исчезнет, станет белым прозрачным облаком, что поплывет над бескрайней русской равниной, оставляя загадочную тень на ветках берез, очнувшихся от зимнего сна; в журчании первых весенних ручейков, в черных лысинах лесных прогалин и на тусклом насте хлебных полей.

Как я хочу, чтобы эта зима была белой! Ярко-белой… ослепительно-белой! Но что-то мешает, я знаю – предчувствие того, что вскоре, как бы я того не хотел, белый серебристый снег заалеет от безвинно пролитой крови, почернеет под подошвами безумной толпы, несущейся все уничтожать, рушить, убивать. Неужели любой век должен начинаться с крови и слез? – быть может, это – естественный ход истории, но тогда: как она глупа!

* * *

Я сотворю для себя человека, наряжу его в красивое платье, заставлю говорить легко и непринужденно – и буду посвящать ему стихи (вернее, ей – этому человеку).

* * *

Попов – странный человек. Я чувствую его потенциал любить лишь одного человека и никого больше, даже если он и говорит, что ненавидит его.

* * *

Попов – человек домашний. Я – человек ветреный. Это нас и роднит.

* * *

Притча: Одного путника остановили крестьяне. «Куда ты идешь?» – спросили они. «Важна не цель, а путь», – тихо ответил он. «И зачем же тебе нужен этот путь?» – не поняли крестьяне. «А зачем вам нужна земля?» – вопросом на вопрос ответил путник. «Чтобы жить» – «Чтобы жить…»

* * *

И вот аллегория вечного вопроса: а зачем Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его?..

* * *

Воспоминания бывают разными, но всегда – бесполезными, ибо вернуть ничего нельзя…

* * *

В большинстве своем авангардисты сами не знают, чего хотят, поэтому скрывают свое название за формальными изысками. Из всего этого и образуются развалины литературы. Но рано или поздно они обязательно найдут нечто новое, возникшее на руинах. Мне кажется, что я их понимаю… своим сентиментальным умом.

* * *

Хорошенькая… я уже привык к тому, что хорошенькие на меня не смотрят и не замечают, а если и замечают, то надежно скрывают, то смеются над моей худобой, сутулостью и – в угоду кривым ногам и ненужным ростом, – еще и над сентиментальностью.

* * *

И что, собственно, нужно человеку для счастья? Нет, для жизни? – Дом и Бог… Даже если этот дом на колесах? – даже если…

* * *

Мы с Поповым – порядочные дураки, и я в больше степени. Хорошо быть степенным, не так ли?

* * *

Прогуливались с Поповым по Митрофановскому кладбищу. Смолистые сосны и густое вечернее небо. «Мертвые молятся за нас…» Вот здесь меня и похороните, когда умру.

* * *

В кармане лишь копейки, но на нее еще можно купит коробок спичек, чтобы спалить мир.

* * *

Все чаще и чаще ощущаю провалы в памяти, и еще – в поэзии. Слово словно уходит неизвестно куда, без цели, без красоты… Оно было прекрасно во сне, но снов я никогда не видел и не помнил. Хотя… Был один страшный сон в далеком детстве, после чего я уже ничего не мог видеть ночью… Мы с мамой бежали мимо страшных красных домов с дымящимися окнами и расплывчатыми крышами, мимо хоккейной коробки, в которой кипел лед; нас преследовали склизкие, как сморчки невиданных размеров, люди – с диким смехом с выкатывающимися глазами; они тянули свои руки-змеи. Такая ладонь провела мне по лицу, как ужалила, – и все обожгло, и я закричал. Я хотел, чтобы мы убежали от них, мимо мусорной свалки, где горела бумага; между общежитиями, из окон которого неслась дикая музыка. Мы бежали по узкой тропинке между заборов, и вдруг остановились, увидев свои преследователей и спереди, и сзади…