Нина Русанова - Девочка, ты где? НЕдетские рассказы – 2. Стихи

И вот, через считаные минуты гоголь-моголь готов!

Вуаля ! 2 2 Voilà! (от франц. voir lá «смотреть туда») – Вот! Пожалуйста! Посмотрите! Полюбуйтесь-ка!

Сладкая и густая нежно-жёлтого цвета пенка, перелитая бабушкой в маленькую хрустальную вазочку-бокальчик – специально для Кати! – уже ничем не напоминает те сырые яйца (бе-е-е…), из которых была приготовлена. Даже ничего общего не имеет с ними. Ведь это действительно крем!

Крем де ля крем !.. 3 3 Crème de la crème (франц.) «самые сливки»; здесь: «лучший из кремов». Лучший из лучших! Самый вкусный на свете! Ах, гоголь-моголь, гоголь-моголь…

Катя быстро расправляется с угощением и спешит, бежит (бегом бежит!) в родительскую спальню, где стоит папин секретер, а на нём – лежит раскрытая тетрадь – ждёт её, дожидается… Вот Катя и торопится – к ней. Писать. А как же! Всё должно быть честно. По-честному должно быть!

Села. Устраиваясь поудобнее, нетерпеливо поёрзала. Уселась наконец.

И – по-честному! – с удовольствием! – с удвоенным старанием (ведь два желтка! плюс сахар!) принялась за дело.

И вот уже она пишет. Сидя за папиным секретером (это вам не просто «стол» какой-нибудь!), старательно выводит в тетради палочки… затем крючочки… Одна строчка, другая… третья… и вот уже полстраницы… и целая страница исписана… И не оторваться! Вот ведь понравилось! Как будто ей здесь, в тетради этой, как мама любит говорить, мёдом намазано!

Стоит ли рассказывать о том, что и на следующий день, едва придя из школы и пообедав… или нет… ещё чуть-чуть отдохнув (совсем чуть-чуть!) и чуточку поиграв (ведь надо же и поиграть человеку!) перед тем, как приняться за уроки, Катя спросила бабушку «с пристрастием»:

– А гоголь-моголь – сделаешь?!

Это она решила теперь так бабушку «шантажировать». Или вид делать, что шантажирует. Как будто бабушка могла ей отказать – сказать, что нет, не сделает. Или как будто без гоголя-моголя Катя не стала бы заниматься! В самом деле! Да конечно! – конечно, стала бы!

Но бабушка тоже «сделала вид». И пошла на кухню – готовить для Кати этот самый гоголь-моголь.

А потом они с бабушкой премиленько позанимались. Душа в душу!

Долго сидели… Не потому, что трудно было, а потому, что нравилось . Хотелось потому что.

И не только письмо, но и чтение сделали… И вообще всё – все остальные уроки, всё, что было задано. Конечно, это Катя делала уроки, а бабушка просто рядом сидела. Просто была рядом.

Но письму – письму – учила Катю именно она. Не так, как сейчас учат – «слитному письму» (а на самом-то деле скорописи – шариковой ручкой), а так, как учили писать раньше – ручкой перьевой, каллиграфическим почерком: наклонные линии с нажимом – ровные, идеально параллельные, выполненные твёрдой, спокойной и уверенной рукой… тоненькие линии без нажима – нитяные… или нет, как-то по-другому назывались они… волосные , вот! – волосные линии… Или «волосяные»?..

Тоненькая волнистая перепоночка-перемычка буквы «Н»… и такая же точно у буквы «Ю»… и у буквы «Э»… А уж как красиво выписывает бабушка их общую букву «К» ! Никто и никогда не умел, не умеет и уметь не будет – так писать. Никто! И никогда.

Действительно – будто ниточки! – волосинки-паутинки шёлковые… – тонкие-тонкие, тонюсенькие… трепещущие на ветру… играющие в тёплых лучах первой осени – последнего лета…

Лета – бабьего :

Помнится, читали они с бабушкой такое стихотворение. Вернее, это бабушка читала, а Катя слушала. Обеим оно очень нравилось. Это Тютчев написал. И ведь всё так, всё верно. Поэт изобразил картину ранней осени так, будто действительно нарисовал её, но только словами: и прозрачный воздух, и хрустальный день, и лучезарный вечер, и отдыхающее после страды поле… А уж кому, как не бабушке, знать об этом! Ведь и поле, и гуляющий по нему, срезающий тяжёлые колосья бодрый серп – всё это из её детства…

Бабушка много рассказывала Кате о том, как она росла, сколько было у неё братьев и сестёр… И как они все вместе ходили в школу – с раннего утра, босиком, за много километров отправлялись в путь… И о родителях своих рассказывала… И о своём дедушке Кузьме: как тот хлеба никогда не выбрасывал, но аккуратно ладонью со стола всё до крошки подбирал, собирал… одной рукой в другую смахивал и отправлял себе в рот. А ведь жили они вовсе не бедно! Не то чтобы уж очень богато, однако ни в чём не нуждались – не мёрзли и не голодали. Просто всё, что было в их доме: и этот стол деревянный, и вокруг стола лавки, и на столе – каравай, а под караваем – скатерть… – всё это сделали они сами. Сами и берегли.