Наталья Стельмах - Темный осенний вечер на дворе

Их бесконечность – вот что важно.
Их добрый свет и торжество.
Да будет снег – простой и влажный,
Да будет таянье его.

Две свечи погибшим воинам
За Отечество свое.
Две зеленые, две хвойные
У окна в Небытие.
У окошечка, заросшего
Лебедой – полынь – травой,
Две высокие, хорошие
Над гранитной головой.
Над застывшею отвагою
Превратившейся в закат,
Хвойными свечами-стягами
Ели во поле шумят.
О любимых, неприкаянных,
Об упавших на ходу,
О застывших в позах каменных,
Вставших в эту лебеду.
И бомжу поют голодному,
Что упал здесь от вина,
Как светла была Народная
И Священная война.

В день Всех Святых фашист прорвал границы.
Упали бомбы на́ землю с небес.
На трупный запах полетели птицы —
В крестах СС в края КПСС.

В день Всех Святых поля покрылись кровью,
Взревели танки, вёрсты бороздя.
Сражался Брест, и бился тик над бровью
Сурового бессильного вождя.

В день Всех Святых, взывающих к отмщенью,
Стал небосвод кровавым словно стяг.
По братским и чумным захороненьям
Ногой тяжелой шёл к столице враг.

И вся земля, от края и до края,
Затихла горько, ужас затая,
Лежала обездоленно-нагая,
И, что-то больно, трудно вспоминая,
Темнела от врага и воронья.

Не ведая, не зная, не взыскуя,
Солдат пошёл за землю воевать —
За Сталина, за мать свою родную,
Отца и деда, за отчизну-мать.

Соседа заслонил, сестру и брата,
За други свою душу положил.
За всех Святых, замученных когда-то,
Своею кровью щедро заплатил.

И в День Пасхальной праздничной седмицы
Пришла Победа. И весенним днём
Поднялись в небо и исчезли птицы.
И стало можно плакать и молиться
За всех сожжённых верой и огнём.

В фильме Кончаловского бродит Одиссей
Посреди языческих, красочных затей,

Средь богов, являющих брезжащий обман,
Бороздит рокочущий, знойный океан.

О брега далёкие бьется впопыхах.
Нимфы златоокие любят персть и прах,

Облака летучие плавают вдали.
Во пески зыбучие входят корабли.

Битвы шум и нимфы вздох, волн чужих прибой.
Одноглазых тел подвох в небе над тобой.

И простор… такой простор, что исходит дух.
Над немою цепью гор чьих-то перьев пух.

И Гефеста хитрый взгляд на закате дня
В грот, где жжёт героя грудь сонная броня.

Роза пойманных ветров, Посейдонов дар,
Всё развеет из того, что любил ты, Царь.

Огневого тартара жаркие ручьи
Выжгут все излучины, все мечты твои.

И войдёшь, измученный, чтоб свой дом вернуть
В тесный – между Сциллою и Харибдой – путь.

О, если б мог народ и человек
Пройти свой путь меж Сциллой и Харибдой,
Свой смертный путь, свой тесный путь невиданный,
Не так, как предлагает этот век.
О, если б мог народ и человек
Избегнуть снова плена и блужданья
И тесный путь служенья, долга, знанья
Возобновить – туда, где дом, где Свет.
Рожденья путь и смерти – он един:
Сквозь тесноту, тяжёлую и злую.
Всё то, что было, больно памятуем.
Всё то, что будет, – знает Бог один.

Солонка крепкого стекла,
Зелёно-нежно-голубая,
Легко на краешке стола
Стояла, гранями играя.

Солонка крепкого стекла
Всегда исправно нам служила.
О, как её ты берегла!
В ней соль всегда имела силу.

Твой сын погибший – до войны
Тебе купил её в подарок.
Вот ободок. На нём видны
Лучи. Их свет всегда был ярок.

Солонка крепкого стекла
Теперь лампадкою мне стала.
Я в ней огонь свечой зажгла.
Молитву Богу прочитала.

Он знает всё про пот и кровь,
И лишних слов Ему не надо!
Жива, жива твоя любовь!
Горит, горит моя лампада.

Господи! Ты не даешь нам разлучаться!
Нас так много – грубых, недостойных:
Этот мир – и тот. Нам не дознаться —
Кто свой путь прошел и как его исполнил.

Господи! Твоя любовь лишь нас подъемлет
На своих руках. Твои мы дети.
Оттого и любим эту землю.
Оттого и есть ещё на свете.