Наталья Стельмах - Темный осенний вечер на дворе

Если б кто-то мог прислушаться —
До конца, до глубины —
Сколько б смутных стен разрушилось!
Сколько б прибыло вины.
За постройки эти дряхлые,
Стен великих миражи,
За постылое неряшество
Избалованной души…
Если б кто-то мог прислушаться
И не строить новых стен,
Не придумывать игрушечных
Мирозданий, зданий, тем,
Ожиданий услаждающих
И текущих, как вода,
Может быть, мои товарищи,
Мы и выжили б тогда…
А сейчас иду я по лесу
И гляжу на светлый лес.
До чего же слушать хочется!
И глядеть в глаза небес!

Схожу я к этой птичке,
Пойду поговорю.
Куда иду? К синичке?
К большому снегирю?
Спустись ещё немножко,
Увидеть разреши,
Не бойся – я не кошка,
О жизни расскажи.
Мне нравится поляна,
Где песню ты поешь.
И лес, большой и пряный,
Он тоже здесь хорош.
Семян на ветках много,
Здесь можно клюв погреть,
За пазухой у Бога
На веточке сидеть.
Спустись ещё немножко,
Поближе посвисти.
Не бойся – я не кошка.
Не хочешь? Что ж – лети.

«Я не знаю, куда лучше мне пойти,
По какому лучше двинуться пути.
То ли влево, то ли вправо повернуть.
Это – путь, и вправо – тоже вроде путь.
Здесь сияет светом солнечным просвет,
Там просвета вовсе не было и нет.
Здесь высокие, как помыслы, стволы,
Там широкие, слепящие холмы.
И глубокая, как море, тишина.
И бездумная, стоокая весна…»
– Да гуляй ты, не метайся, не спеши,
Звонкой тропкой честной мартовской души, —
Ангел марта так на это мне сказал.

Совсем уже час еловый…
Ни звуки не проникают,
Ни ветры не донимают.

Совсем уже час еловый…
Под лапами март возлегает,
Глядит, глядит – не моргает.

Совсем уже час еловый…
Прекрасно и безучастно,
Не редко стоят, не часто

Весной дерзновенно новой,
Всё знают, всё понимают,
Ток соков в ветвях усмиряют.

Вздыхают.

Дается нам бесценный,
Бесцельный мир общений.
Щекой холодной тронуть
Шершавый бок сосны.

Услышать треск в лощине
И где-то ровный щебет.
Рукой тропы коснуться
Дремучей стороны.

И солнечного диска
В полдневный час ненастный
Вместить зрачками столько,
Что свет померкнет весь.

И снова, между сосен
Увидев диск тот ясный
И красный, молвить только:
«Ты здесь?..

Я тоже здесь».

Пробует голос далекая птица.
Словно звучит в тишине камертон.
Впору, наслушавшись, удавиться —
Так безысходен, несчастен так он.

Вскрикнет протяжно и снова замолкнет
Где-то в далеких-далеких кустах.
Бор над поляною смотрит все, смотрит.
Как хорошо в этих светлых местах!

Птица взлетает и прочь улетает.
Видеть не может – все дышит, растет.
Где ж покричать ей теперь – и не знает.
Да не горюй ты! – вновь осень придет.

А над поляной рекой изумрудной
Небом ненастным лес хвойный вставал.
Птица замолкла – ей больно, ей трудно.
Голоса светлого Бог ей не дал.

Приукрасилась улица Маркса.
Снег заборы и крыши покрыл.
Мутноватые наледи марта
Снег засыпал, запорошил.

И припомнилось вдруг ей, что русской
В этом русском лесу рождена.
Затуманилась улица грустно —
Все равно ведь заметена.

Можно снегом сгорающим плакать
И оборванный вспомнить набат,
Все равно завтра солнце и слякоть,
И в оврагах ручьи загремят.

Странный лес березовый
С примесью осин.
Словно призрак двойственный,
С обликом косым.
Белым он не родственник.
Сизым он не сын.
Страшный лес березовый
С примесью осин.
Помоги мне, Господи,
Стать самой собой!
Может, к тому времени
Буду я седой.
Дети внуков вырастят
Рядышком со мной.
Помоги мне, Господи,
Стать самой собой!

Мягкий снег, какой же мягкий снег
В этот час вокруг меня кружится!
Ничего дурного в мире нет,
Только мягкий снег на снег ложится.

Наполняет рощи и поля,
Залетает в хмурые чащобы.
Вдоль стремнин широкого ручья.
Наметает мягкие сугробы.