Георгий Моверман - Прощай, сестрица Кострома. Избранные стихи и рассказы

Как плохо связь работает,
Я ж говорю: дырища!
Мобильник где? Да вот же он!
Жена, похоже, ищет.

Привет, Светуль! Чем занят я?
Сижу с соседом Борей…
Да так – одно название,
Козлиный санаторий.

Какие бабы, пусенька?!
Я ж говорю: с соседом.
А кормят здесь невкусно так…
Сейчас идём обедать.

Опять про баб. Да хватит, Свет,
Ты у меня одна же.
Ну хочешь, подтвердит сосед,
Я их не вижу даже.

Пока, Светлан, кота целуй…
Вот так – всегда ревнует
Ко всем подряд. А в койке нуль —
Поверишь, не волнует.

Детей? Да как-то не свезло:
Три года за границей,
Машина, шмотки да бабло —
Что с этого родится?

Аборт, другой, и что-то там
Неправильно залезли.
И всё… бесплодны вы, мадам.
Эх, были б дети если!

Иди сюда, малыш, ты чей?
Ты с мамой тут, ах вот как?
Скажи мне, Борь, ну вот зачем,
Мне «Волга», деньги, шмотки?!

Вот если я вернуть бы смог
Года те, что пропали…
Дай носик вытру твой, сынок!
А папа тоже с вами?»

Я не погиб (невольник чести!),
а просто поднял свой Лепаж…
Машук в лучах рассветных блещет.
Неподалёку экипаж.

Передо мной тщедушный злюка,
С душой и языком змеи.
В глазах-агатах плещет скука
И гордость, страсти усмирив.

Он оскорбил, и он получит
Свою смертельную осу.
Она одна его проучит,
Она одна – и рок, и суд!

Да кто он есть на самом деле?
Стишки кропающий позёр!
Таких вот учат на дуэлях,
Попутно искупив позор.

Ну, палец, жми курок Лепажа!
Представь, что там стоит черкес —
Стрелок хороший, не промажет,
Ускачет, гикнув, в ближний лес.

А ты, судьбой лихой обижен,
Лежать останешься в траве.
…Сейчас он подойдёт поближе.
А может, мимо? Может, вверх…

Соцветье наших бед увянет,
Сокрыв букет курортных склок.
Но мiръ, но мир меня вспомянет…
Ну все, спускаю свой курок…

Изнанка век – экран глазниц давно потухших.
Ещё секунда и порвутся вдовьи нервы…
Под звуки гулкие Шопена «Марш фунебре».
На сельском кладбище хоронят её мужа.

Прожили долго, только бестолково как-то,
Добра полдома, мотоцикл и две сберкнижки,
Две дочки дуры, да у дочек три малышки,
Все – безотцовщина, ночной не ведом автор.

Под третью часть сонаты си бемоль минорной
Идёт процессия, кто в валенках, кто в чунях,
И кто поминок щедрость винную учуял,
И кто – поплакать по чужим слезою сорной.

Встречают ангелы в чертогах новосельца
Без отпевания, молитвы и прощенья.
Так получилось, не случилось утешенья:
Посредник-батюшка застрял в грязи осенней.

Свет светло-серый – поздней осени примета,
Берёз кладбищенских листва в октябрьских плешах.
Шопен звучит, за всех усопших неутешен,
Ему кукушка метрономом вторит где-то.

Нам суждено стать сорной дичью —
Охоты самочьей добычей,
Сражённой мелкой, колкой дробью,
Привычно названной любовью.

Своею нежностью невольной
Они убьют тебя не больно.
Расчёт их верен и проверен:
Любви клочок… и долг безмерен.

А нужно было так немного:
Понять, простить, собрать в дорогу,
почувствовать – здесь мед, там деготь.
А твой увязший в страсти коготь —

Случайный писк наивной птахи;
И ты кричишь в смертельном страхе:
«Мы пополам ломоть тот грешный
Делили в радости поспешной!»

А долг-то – твой,
текут проценты,
Как кровь кармином из плаценты.
И не списать, не отработать
Не объявить себя банкротом.

Почему Создатель мне
Отказал в большом уме?
Я ж всегда к Нему лояльно
Относился – как умел.

Но, видать, ума сего
Не хватило у Него.
Исчерпал Он все лимиты
В день рожденья моего.

Отказал Господь в любви…
Намекнул, мол, сам лови
Эту птицу-серебрицу,
Только крыл не оторви.

А без крыльев – что взамен?
Двух врагов нещадный плен
без конвоя… в утешенье.
Но не слаще редьки хрен.

И в удаче отказал.
Так, сплошной базар-вокзал!
А толкаться, рвать да хапать
Сам себе я заказал.