Ксения Гильман - Повести временных мест

Что там, в твоих краях, зовется летом?
Прохладный бриз, соленая вода,
ступни босые на песке прогретом
и горизонт, зовущий в никуда?
Не вымытая с вечера посуда —
вчерашняя пирушка удалась! —
случайный синий взгляд чужого чуда,
морщинки от улыбок возле глаз?..
В моем скиту, в моей высокой башне
из белой кости да из серебра,
зовется летом этот чай вчерашний,
слепых теней вечерняя игра,
плед, сигарета – здесь совсем не жарко —
и золотой заморский апельсин…
Я не нашла бы лучшего подарка —
от сердца к сердцу, только попроси!
А ты не пишешь и давно не просишь
ни бога, ни порога, ни тепла:
сам по себе ты, сам себе приносишь
ту радость, что я прежде берегла…
Но, если вспоминаешь, хоть нечасто,
мой строгий профиль, голос низкий мой,
то подари мне что-нибудь на счастье,
когда вернешься осенью домой…
Пожалуйста, купи мне на базаре,
что в пыльном южном городе один,
у девочки с блестящими глазами
ракушку – я прижму ее к груди!
Ты привези мне милую игрушку,
вселенского покоя завиток,
спиральную галактику – ракушку,
запомнившую моря шепоток.
Проверь, шумит ли в ней оно, как в чашке
шумит моя зеленая тоска…
Чтоб чайки, сосны, соль, песок, барашки…
…и чтоб в твоей спала моя рука.

Любовь – это миг, когда понимаешь,
что купишь три ночи ценой тех лет,
в которых ни длительности не исправишь,
и тех, при которых ключа еще нет,
это – очередь в пасмурном мае
за победой в последней войне.
Любовь – это шаг от развалин империи
к степному поветрию, нимб очертя.
Какие бы нимбы мы прежде ни мерили,
теперь в нас – ночлежка для четных чертят,
и сколько грозили им строгими мерами,
а всё беззаконий пресечь не хотят.
Любовь – это облако, чьи очертания
на прошлое брошены сетью пустой,
море, что помнит наши скитания
на всех парусах под хоругвью святой,
и эти украденные свидания
с уходящей навек красотой.
Это стаи, что вопреки тяготению
летят на север, осколки миров,
что ранят стопы бродящей тенью
нищенки с именем гордым – Любовь,
рассвет на десерт ко всенощному бдению
родившимся под созвездием сов.
Любовь – это миг, когда принимаешь
весь мир с его песнями, даже без слов,
когда бесталанной облаткой таешь
в пасхальную вечность под хор голосов,
когда впервые касаешься клавиш,
взлетаешь выше железных лесов…
Любовь – это просто, когда ты знаешь,
просто знаешь, что это любовь.

Если бы ты, докурив меня, как сигарету,
молча выбрасывал за борт то, что осталось,
я бы сдавалась и вновь умирала к рассвету,
каждую смерть превращая в последнюю шалость.
Я бы молилась навзрыд каблукам и колесам,
что, разделив мою плоть на бессвязные всхлипы,
не задавали бы мне основного вопроса:
кем мы друг другу с тобой называться могли бы?
Что им, спешащим на ощупь асфальтовой твердью,
дышащим этой промозглой осенней отравой,
всем до меня, обрученной с обещанной смертью,
чье право сильного – самое древнее право?
Что им, сторонникам скучного образа жизни,
всем до того, как мы губим себя и калечим,
каждую ночь, вопреки вековой укоризне,
в свет оправляя такие короткие встречи?
Если бы ты захотел этой вечности в миге,
ласки взамен на рывок из привычного плена,
я бы сняла с тебя все шутовские вериги,
что повелели клонить перед небом колена.
Я бы не стала плести тебе новых заветов,
царство Отцово деля между мною и нею…
Пальцы согрей, закурив перед сном сигарету,
если душа на осеннем ветру леденеет.

Возьми меня к себе – подельником,
оруженосцем, подмастерьем…
Вели точить по понедельникам
носы твоим гусиным перьям
и начищать до блеска наскоро
тобою брошенное слово,
быть подмастерьем возле мастера
и не просить пути другого!
Позволь мне стать твоей мелодией,
твоей исписанной тетрадью…
Не повтореньем, не пародией,
но – продолженьем, бога ради!
Позволь мне струнами, пожалуйста,
покорно длить твои аккорды
и золотом второго Фауста
родиться из твоей реторты.
Люби меня – строфу последнюю,
что между звезд раскинет корни,
искорени вину столетнюю —
она страшнее всех агоний!
Не дай в огне моим пропасть мирам,
мехам – пролить мое вино…
Я – Маргарита возле Мастера
и не прошу судьбы иной…