Анатолий Богатых - Против течения. Избранное

Мораль сей сцены такова:
От беса – власть,
от беса и строка
про эту власть, —
и набесившись всласть,
поехал автор водку пить.
Пока?

Серебряный ковш в белопенном вине —
Озёрная чайка в прибрежной волне.

Рыбацкие лодьи несут паруса.
…Здесь Русь поднималась, раздвинув леса.

На княженье Рюрик тобой проходил.
Рождалась держава, исполнившись сил.

И волею Божьей осталась жива:
Увязла в болотах твоих татарва.

Твой берег не слышал поганых язык,
И Русь сохранила свой ангельский лик.

Три века назад, а как будто вчера,
Здесь крепла железная воля Петра.

Мужала держава в границах своих,
Народы и страны собой потеснив.

В наследство мне память блистательных лет.
…И женщины узкий, мучительный след.

…А как нелюдь копытом прошла по стране,
а как нехристь людей испытала в огне, —
то не молвит язык, защемлённый зубами.

Это стылое время уснуло во мне,
это снится мне время в предутреннем сне,
это время тревожит бессонную память.

…Слышишь слово людское – да звуки не те.
Помнишь новые гимны словами другими.
Глянешь – бронзовый идол парит в пустоте,
оплетая пространство глазами пустыми.

И пространство молчит в ледяной темноте.

Нам, – оставшимся здесь, – в непроглядной дали,
в забытьи поминать (это люди иль тени?):
в эскадронах рассеянных, в крымской пыли,
д о к а т и в ш и с ь д о к р а е ш к а
Р у с с к о й з е м л и,
припадают к земле, преклоняя колени.

Нам – своих дорогих мертвецов хоронить,
нам – в стенах одичалых не чувствовать дома, —
как нам ёжиться, корчиться как нам и выть
в рукавицах наркомов…

…Осенью поздней заглохший сад
страшен в сезон дождей.
Мёртвые листья с дерев летят,
души убитых детей летят,
вытравленных детей.
Гонит их, кружит их,
конь их — б л е д .
Ветер сечёт их раняще.
Нет им покоя, спасенья нет,
нет на земле пристанища.

…В моём
одиночестве,
в моём тупике,
в комнатке занавешенной
за полночь глухо скрипит паркет, —
бродит вдовой помешанной
тень моя, тело своё потеряв, —
ухом в ладонь длиной
слушает, стоя столбом в дверях,
шеей
застыв
надломленной…

…Сам ты поступкам своим судья.
Грустно заблудшая жизнь твоя
кругом земным проносится.
Поздние гости
кружат во мгле,
мёртвое нечто
лежит в земле,
Богом не скоро спросится…

Засиделся над книгой…
Светает. Пора
выходить из волшебного сада.
Огляделся с утра:
ни кола ни двора,
ни жены, ни добра.
И —
не надо.

В отчем дому, где мы жили богато,
в голых стропилах гуляют ветра, —
это, родная, законная плата…
Что ж ты с собой сотворила когда-то, —
правды ль пытала? палат ли из злата?
что ж ты искала добра от добра?

Вольно же было вам, баричам Русским,
ложною мыслью пленившись, блистать,
слушать цыганок да девок французских,
вечное хаять – и бурю скликать!

Вот и пришла. Над разверстою бездной
в ужасе стынет разграбленный край.
Кто наследил тут пятою железной?
Чудо ли Юдо? Бату? Иль Мамай?

Сколько их было? Да разве упомнишь! —
В нашей беде и беспамятство дар.
Кто они были? И памятью тонешь
в лица безумные новых татар:
хлоп перемётный и жид из Варшавы,
беглый абрек и германский шпион —
каждый искал не поживы, так славы
в серое утро твоих похорон.

…Нам ещё долго замаливать, каяться,
горькую пить и учиться уму.
Долго ещё нам юродствовать, маяться —
всем! – в разворованном отчем дому.

…Так и было: встречали их песней недужной и вечной, —
что прощанья, что встречи – у нас эта песня одна, —
и с Великой войны принимая калек и увечных,
над великим страданием выла больная страна.

Так и было: поникли убитою славой знамёна,
горьким дымом тянуло от скорбных, голодных полей
над венцом подневольным униженной царской короны,
под оглохшим набатом святых Православных церквей.