Всевышний, когда я читаю твои стихи, что написаны в каждом из нас скрижалями и бывают заметны в улыбке и в жесте руки, в долгих взглядах, которые некогда нас отражали, я диктую их всем яснослышащим, но глухим и всегда удивляюсь: сколько ты в нас вписал. Я касаюсь их для ясновидящих, но незрячих. Эти головы, как-то вместившие небеса, эти бездны внутри, озёра и Аппалачи, подзамочные комнаты, тайны, Луна в Весах, твои строки, чернила твои наших рук перьевых, наши родинки – точки в конце твоих фраз, всего лишь. Я боюсь не суметь наложить равнозначные швы, когда ты наши души, как раны, для света вскроешь, обнажишь наши мысли под кучей бумажной листвы. Но страшнее, чем эта ответственность, этот долг – повстречать человека, забывшего все поэмы, кто так стар, как бог, одинок, как бог, отразиться этот пустой фонемой
и начать Вселенную с новых строк.
14.08.2017
«Кто мог, но так ни разу и не спел…»
Кто мог, но так ни разу и не спел,
кто был, но так решительно не стал,
не подходящие к незанятым местам —
надеюсь, не узнаю вас в себе.
Рычащие не на беду, а вглубь,
молчащие и вне библиотек,
не походящие на всемогущих тех,
но ровня этим всем, забившимся в углу:
кто вместо нот хватался за станок,
кто ноты криво брал вместо станка.
Пусть моя страстная, раздетая строка
целует всех, а я останусь одинок.
Пусть кровь застынет под землёй как малахит,
душа покинет эту колбу, будто ртуть,
но в зеркало, что поднесут ко рту,
ещё успею выдохнуть стихи.
Смущённые от слова «волшебство»,
но падкие на «Боже, дай мне знак» —
как вы осмелились его не опознать:
он пригвождён внутри.
Стучащий и живой.
9.11.2018
Вот карта леса, впрочем, ты знаток, как различить малиновый росток, как вычуять за городом дух древний, почтить в бумаге мёртвые деревья, из крана выпустить живой речной приток. Вот карта мурмураций птиц, ветров, давай без карт – ты чувствуешь нутром, надёжным компасом их знаки, перемены, как будто бы рука самой Вселенной сжимает твоё сердце под ребром. Ты чувствуешь, что в самом деле – мир, по грозовому небу бьёт Мьёллнир, в земле рождается сок силы животворный, и наши линии в ладонях плетут норны и сочетают связью всех, кто сир. И ты идёшь, куда дорога бьёт стрелой, вот карта сердца – как тебе свезло, как хорошо, что ты один, но целен с ними (с хранимыми, горящими, живыми), как вновь срастающийся с жизнью перелом. Вот карта леса, лес повсюду, он во всём, в твоей крови его озон и чернозём, и никакой стеной это не сдвинуть: мы плоть огня и дети исполинов и что не вынесем – лишь дальше пронесём. Вот карты тюрем, где бетон и сталь нам сень, и нам не выбраться отсюда насовсем, но в те минуты, когда лес недосягаем, ты держишь руки над опушкой и лугами другой души,
где вечна дикая сирень.
13.02.2018
«Жаль, что я переживаю всё, что не должен бы пережить…»
Жаль, что я переживаю всё, что не должен бы пережить,
приставка «пере» удваивает всё, усиливает сигнал.
Я плохой мятежник – позволяю другим устраивать мятежи
у себя в стихах, в своём сердце, о котором недавно узнал,
что оно не прочнее, чем птица под натиском едущих шин,
и его не спасёт от разрывов ни смертность, ни кетонал.
Я недавно узнал, что единственный путь к себе – путь разлук,
в том числе и разлука с собой, остановка внутренних диалогов,
нужно просто идти на звук, покидая свой юг или круг,
и брести на свой Север, во тьму, к болевому порогу.
Я недавно узнал, что любой есть сторонник и друг
до тех пор, пока ты причиняешь ему «не одиноко».
Жаль, что я переживаю свою любовь, как родитель дитя,
качаю её переломанный позвоночник, не верю апноэ,
и скорблю страшно немо – мне нельзя говорить о смертях,
после морга невежливо петь всем про неземное,
говорить, что не всё умирание в вечность вверху обратят:
в нас останутся люди и вещи кладбищенскою стеною.
Жаль, что имею такое сердце, которым недавно прозрел —
это слишком красивый мир, чтобы себя от него отшить,
мой голос пристрочен к живым, пульс завязан на декабре,
но я так устал, понимаешь, я прочен, но сокрушим.
Пусть мой свет переживёт меня, как Достоевский расстрел,
как должно быть – ребёнок родителя,
птица – удар твоих шин.
24.10.2017
Нас никто не любил и поэтому – не убил, я придумал их всех – рассказать тебе сказочки к ночи. Я ходил тёмный весь, будто кто-то меня обесточил, будто кто-то казнил – не срывался с петлёй со стропил. Нас никто не любил – ни случайный, ни нужный, ни свой. Выживают любовники – Господи, как же мы мёртвы! Я считал, что бескровный пьёт кровь из моей аорты, чтобы выжить, на деле я сам хлебал этот раствор. Я считал – где-то некто сидит в темноте нелюбви, всей прохлады моей к нему, тщетно бросаясь углями. Нас никто не любил, потому в нас не занялось пламя, не сожгло наши плоти – зачем нас так сложно убить? Страшно что – мы же все поджигатели, мёрзнущий свет, глупость в чём – я плету чудный миф ради красного слова. Нас никто не берёг, только небо касалось лилово, только боги, любя, обвиняли нас в колдовстве, только жались бездомные кошки, ветра на мосту, там вчера я застыл, разминувшись с автомобилем.
Читать дальше