Виктор Мамченко - Сон в холодном доме

Казалось мне, что могут петь
Простор и камни кружевной столицы,
И свет мерцал глазами чудной птицы,
Когда она взлетает, чтоб лететь.

И в дружбу, вдруг, входили ритмы дней —
Поэзией, бессонной музой ночи:
Не страшен был мне черный день рабочий —
Тяжелый труд нерадостных людей.

***
У бедствий много есть прямых примет:
Как ветры в море связаны с волною —
Приметы зла давно слились с войною,
И вот она пришла — на много лет.

Случилось так, что в тишине моей
Взметнулось всё под окриком тревоги,
Дымились прахом чёрные дороги
В зовущей дали розовых полей.

Не в дикий лес, не в воровской овраг, —
В открытый дом и в тайную обитель
Входил бедою дикой победитель —
Цивилизованный хвастливый враг.

Нацисты Гитлера! Приятель мой —
Без думы огненной о кругах Данта, —
Хотел убить в Париже коменданта
И сам погиб, ведя народный бой.

Его жена тогда сошла с ума,
И я готов был горестно поверить,
Что знает всё — кому и что отмерить —
Судьба людей, премудрая сама.

Не много верят люди в ворожбу,
Богам не много кланяются тоже,
С природою беседуют всё строже,
Но верят все в всесильную судьбу.

Как будто-бы в покорности такой
Нам легче быть, когда нам путь неведом,
Когда ведёт на радости иль к бедам
Судьба своей судьбинною рукой.

***
Пустой стоит приятеля барак,
Над ним звенит весна печалью милой;
Не знаю я — тогда какою силой
Жила безумная. Не знаю, как.

Пред казнью, говорят, влечёт ко сну,
И крепко спит под утро обреченный;
Нам снился сон пустынный, злой и чёрный,
Когда очнулись в пятую весну.

Мир праздновал победу год, и два,
Он сам себе казался чудно новым,
Но взгляд победы стал опять суровым,
И смеха нет, и дышится едва.

Извечный враг был весел, жив, дышал,
Всем людям враг — война, — он не был мертвый,
Когда, поверженный и злобой гордый,
Свой меч разбойничий как крест держал.

Бывает так, что утра свет не мил
И сердце рвется в напряженной ноте,
Как если б жил в прославленной свободе,
И вот тебя вдруг кто-то ослепил.

В такое утро я бродил в лесу,
Деревья черные, во льду, скрипели,
Я думал о весне, хмельной в апреле,
Что вот ноябрь теперь в себе несу.

Но было мне в печали всё ж легко:
Я знал о силе дремлющей в народе,
Я знал о солнце вечности в природе,
К которому не так уж далеко.

***
Есть холм в лесу, с него видны зимой
Ряды крестов на кладбище недальнем,
На том холме, на фоне погребальном,
Вдруг встретилась безумная со мной.

Не знаю я — признала-ли меня,
Или она теперь для всякой встречи
Несла как сон взволнованные речи,
Виденьями бесплодными маня.

О, сложность трудная в простых словах!
Ты мне дороже ясности небесной,
В тебе всегда, как в клетке тесной,
Стучится сердца неуёмный взмах.

Убитого приятеля жена
Издалека молила, причитала,
И небо низкое, как из металла,
Над нею стыло, — злая тишина.

Катились слёзы тяжко по щекам —
Как зёрна звездные, в глазах — сухие…
Слова, слова, с какой еще стихией
Сшибётесь вы на подступах к векам!

Безумной речь мне трудно передать:
Как понял я — о муже говорила,
То дико пела, то в ладоши била,
И плакала, чтоб воплем не рыдать.

Французской речи ближе ритм ручья;
Я в русский лад вложил потоки речи
Моей безумной, неуёмность встречи
И бедственность ее, как понял я.

***
Я шёл за ней, сшибая с веток лёд.
Вокруг — всё лес, пустынный, бездыханный
Стоит, как храм бесчувственный и странный,
И в нем — она, безумная, поёт:

«Где б ни были — везде найду,
Сомненье больше не тревожит,
Люблю я вас, любовь не может
Лежать снежинкою на льду.

Дорогой, лётаной орлами,
Среди обвалов и камней
Я буду следовать за вами
Любовью трудною моей.

И если надо — к смерти строгой
Я подойду, и всё скажу,
И боль сожженною дорогой
В своем я сердце покажу.

Но если надо, если надо, —
Собой прикрою вас, пойду
Одна на черную беду,
И буду гибели я рада…»

Так пела боль ее, — могла бы петь!
Безумная спешит тропой крутою,
На пень падёт, или скользит пятою,
И хлещет ветка жгучая, как плеть.