О! почему в истоме слёзной
Все примиряющей мольбы
Такая близость длани грозной,
Вины, расплаты и судьбы?!
РАВЕЛЬ. ПАВАНА НА СМЕРТЬ ИНФАНТЫ
Павана оплачет инфанту.
Июнь в подвенечном снегу
Томится… И разве что Данту
Бродить на его берегу.
Четырнадцать горестных строчек
Под розовым пухом собрать
И кануть в чистилище ночи,
Всевластном спасать и карать.
А эти метельные ветки…
А эта глухая вода…
А птицы, что чёрны и редки…
А звёзды… А эта звезда…
А нежная влажная прядка
На девичьем строгом челе…
А музыку больно и сладко
Метёт по вечерней земле…
1979
«В блаженном ужасе дрожа…»
В блаженном ужасе дрожа,
(Какая странная расплата!),
Вчера ничтожная, душа
Сегодня музыкой распята!
Меж двух зияющих пустот,
Как тать, взыскуемая строго,
Она и на кресте поёт
И норовит увидеть – Бога!
«Помилуй, Боже… Укрепи!
Я лишь в невежестве виновна…»
Как милосердно и любовно
Он ей ответствует: «Терпи!»
Твоей вечерней грусти красота,
Златых небес отравленные соты,
С таким же чувством мною принята,
Как утренние светлые красоты…
Такая боль – сладка… И тени слез
Едва заметны в солевом растворе…
Ты слышишь скрип серебряных колес
В своём изнемогающем просторе?
Вот и осень… Это значит:
В тёмном парке дождик плачет,
Плачет дождик сероглазый
С золотою головой,
Мокнут каменные вазы
С пожелтевшею травой.
Над витком из алебастра
Мокнет пламенная астра…
Осень, осень… Цвет горчичный…
Горьковатый вкус привычный…
Листья в бдении бредовом
Шумно носятся во мгле
Банным веником суровым
По бесчувственной земле…
Но ведь мы с тобой не можем
Зимний ток остановить
У земли под смуглой кожей —
Значит, так тому и быть!
Сентябрём мое окно
Облюбовано давно…
Сколько боли здесь наметено!
Впрочем, это листья облетают…
Те, кому влюбиться суждено,
На остатках роскоши гадают…
Все соврут овечьи потроха,
Все авгуры – скряги и зануды;
Только опалённые верха
Охраняют душу от греха
В мире, где свирепствуют простуды!
Но попробуй – вынь из пустоты
Крохотный значок предначертанья!
Так зачем сюда приходишь ты?
Попросить у пылкой нищеты
Сладкого, как музыка, страданья?
…а вверху так тихо и темно —
Словно догорел ночник над ложем…
Что ж мы бродим, что листву тревожим,
Путаем бесценное руно?..
Кленовый лист над глиняною кружкой —
Венец неприхотливой красоты…
Как долго я была твоей подружкой!
Ах, осень-осень… Чья-то нынче ты?
И чей сегодня праздник в роще, зыбкой,
Как восклицанья именинных свеч?
Концерт для меланхолии со скрипкой,
Древесных душ коснеющая речь…
Дослушаем излюбленную фразу
Уже померкших бронзовых осин —
Так с нами не говаривал ни разу
Их сдержанный, но страстный клавесин…
А может, просто слушать не умели,
И слышать не хотели – мы с тобой?!
Пусть допоют свое виолончели,
И нить финала вытянет гобой…
«Мы ничему не знаем цену…»
Мы ничему не знаем цену,
И слову – менее всего!
Рабыню чувство шлет на сцену,
Пока сознание мертво.
Прощайте, старые кулисы!
Посторонись, притворный вздор!
Я ухожу! Здесь нет актрисы,
Бездарной с некоторых пор…
Я не играю. Я живая.
Впервые в жизни я жива,
К родному смыслу возвращая
Неоценимые слова!
Они для вас дешевле сора,
Они валялись там и тут…
А я вас приняла за вора,
И совершился Страшный Суд!..
«Дар или крест – все в прелесть превращать…»
Дар или крест – все в прелесть превращать,
Чтоб судорогой боли – насладиться,
Смерть на миру – трагедией назвать,
И этой красоты не устыдиться?!
Когда орел, терзая и когтя,
Выклёвывает внутренности бога, —
Театр, неискушенный, как дитя,
Всецело поглощён игрою слога!
А эта сладострастная тоска,
С которой не находишь ты изъяна
На полотне, связующем века
Страданием святого Себастьяна!
Художник знал, что допустил обман,
Но как сдержать восторг миротворенья?
И грациозно гибнет Себастьян,
Ничем не оскорбляя наше зренье…
…так вот чему, припав к живым следам
Чутьём несоразмерности и меры,
В заговорённых нишах Нотр-Дам
Брезгливо усмехаются химеры!
Читать дальше