Сабина Гольштейн - Флоw. Простые и не простые истории о жизни в потоке

В комнату зашла молоденькая медсестра:

– Давайте, мамочка, будем вставать понемножку. А то вы тут совсем залежались. А чего глаза мокрые, гормоны играют? – девушка запнулась на полуслове, разглядев Кларину фамилию на спинке кровати. Тон её изменился, стал вдруг серьёзным и очень добрым: – Не плачьте так. Всё будет хорошо. Вы к нему ходили уже?

– Нет, мне пока не разрешали вставать. Мне ещё его не показывали. А можно уже?

Клара вдруг испугалась до смерти, как будто ей хотели показать не её собственного ребёнка, а что-то из потустороннего мира.

– Нужно, и, вообще, хватит тут водопад разводить, – медсестра скрывала смущение напускным весельем. – Встаём на счёт «три» и потихонечку идём.

Клара встала, покачнулась и снова села на постели.

– Ещё разочек.

Вторая попытка оказалась более успешной, и Клара под руку с медсестрой побрела к выходу из палаты. На неё, шушукаясь, стали оглядываться соседки. «Hеужели все уже знают?» Глаза её снова наполнились слезами.

– Я здесь побуду сама, ладно? – попросила Клара. – Вы не переживайте, я обратно доберусь, – она выдавила из себя жалкое подобие улыбки.

Жадно устремив взгляд за окно, туда, где лежали несколько кричащих недоношенных младенцев, она стала разыскивать свою фамилию. Вдруг её внимание привлёк крохотный мальчик. Он лежал недалеко от окна и тихонько посасывал собственную руку. У него было отточенное, какое-то недетское лицо. А глаза пронзительно-небесного цвета были широко открыты.

«Он», – шепнуло что-то внутри. Взгляд её скользнул на табличку на инкубаторе. Та, которую она так искала! И в этот момент как будто глыбу льда растопило где-то в районе сердца. Из глаз потекли тёплые солёные слезы, а на лице воцарилась мягкая улыбка.

«Mаленький мой мальчик, я с тобой. Я всегда буду с тобой…»

Миша днями и ночами не вылезал из интернета. Оказывается, понятие слепоглухонемого вышло из обихода. Он зачитывался цитатами из Хелен Келлер, пытаясь ухватиться за любую информацию, как тонущий за спасательный круг. К примеру, он отыскал сведения о достижениях советских педагогов, выучивших ребят с похожим диагнозом, и ребята эти достигли потрясающих успехов.

Рахель вдруг резко повзрослела и очень поддерживала родителей, оказавшись не по годам умной, доброй и отзывчивой. Миша с необыкновенной нежностью думал о том, что, если они вырастили такую дочь, они ещё многое смогут. Младшие дети реагировали на нового члена семьи достаточно естественно, слегка ревнуя и требуя внимания.

Клара же не хотела ничего читать, слышать и видеть. Она полностью отдалась материнству. Всеми фибрами своей души она полюбила этого мальчика. Слепой, глухой… Это не имело для неё никакого значения. Это был её мальчик. Её кровь и плоть и что-то ещё. Что-то, что она не могла определить словами. Они заканчивались, и оставалась одна чистая энергия любви, идущая напрямую. Нет, не из сердца даже – из недр бессмертной, вечной души человеческой.

Мир Арье состоял из пространственно-временной гаммы запахов, вкусов и прикосновений. Мягкое, податливое, тёплое, вкусно пахнущее сладким запахом молока преобладало. Было ещё несколько других, повторяющихся. Терпкое, чуть жестковатое и колючее. Мягкое, слегка напоминающее первое, доминирующее, но без родного запаха молока. Иногда приходили иные запахи, чужие, незнакомые. Это пугало и заставляло сжиматься в комок, требуя поскорее знакомое, то, с чем связывала невидимая телепатическая нить. Стоило ему ощутить голод, тут же рот его ловил сладкое прикосновение материнского соска. И словно сама жизнь входила в него с каждым глотком. Если становилось холодно и мокро, заботливые руки совершали над ним таинственные процедуры, после которых становилось сухо, тепло и надёжно.

Его мир, сузившийся до пределов одной небольшой семьи, оказался наполненным до краёв вселенской, всепоглощающей и всепрощающей любовью. Клара же словно и не замечала его отличий от других её детей.

С первыми тремя в их младенчестве она была матерью ровно настолько, насколько это было нужно. Конечно, она всех детей любила. Но в глубине души тогда ей хотелось сбежать от всего этого и вернуться года через три, когда они повзрослеют и не будет этой её тотальной принадлежности другому существу. С Арие всё было совсем иначе. Ей хотелось быть с ним каждую минуту его существования. Она была безумно счастлива любым мгновением её материнской самоотдачи. Между ними царила невидимая связь, и ей хотелось просто жить, отдавая всю себя этому ребёнку.