Размах крыльев или Гляди высоко…
Стаи птиц зимуют за границей, а моё окно, который год
Навещает шустрая синица, погостит, а в руки не идет.
Как приручишь вольную породу? Что ей крохи с моего стола.
На роду написана свобода и, как символ – два ее крыла.
Пусть пичуга маленького роста, только так же, как и журавля,
Удержать в руках ее не просто, даже прикормив, забавы для.
Несвобода ей без небосвода, но прочна связующая нить,
Повязав природою породу, уз которой не перерубить.
Щедро дав от самого начала, та же нить втащила в лабиринт.
Держит птаху в рамках ареала на себя помноженный инстинкт.
Но поправ условные границы, выходя за рамочный простор,
Каждый год, отнюдь, не единицы нарушают рабский договор.
Отличая от других животных, управляло испокон и впредь,
Собирая в стаи перелетных, дерзкое желание лететь.
Это дети вольного простора. Им дано: особенным чутьём
Слыша зов невидимого створа, улетать заведомым путем.
Даже, если поле для полёта небо сдавит до размаха крыл,
Птицы не посетуют, что кто-то к перелетам их приговорил.
Станет грозно щериться стихия, учинив борьбу «без дураков»,
Остужая головы лихие перистою пеной облаков.
Косяком продавливая толщу, раздвигая ощупью туман,
Стаи плещут многокрылой мощью, черпая бездонный океан.
Безупречен внутренний диспетчер. Вольным – воля, смелому везёт.
Пусть ветра выкручивают плечи, жребий брошен, чья-то да
возьмёт.
Карту неба взмахами листая, всем путям проторенным назло,
Держит строй измученная стая, подставляя слабому крыло.
На руке озябшая синичка…. Мы друг другу все-таки нужны.
Отогрею птичку-невеличку под рубахой с левой стороны.
Ожила и упорхнула в вечер. Запретишь ли вольному летать?
До того, как выломает плечи время, не умеющее ждать.
Жаждущие зрелища и хлеба, на момент обыденность поправ,
Приглядитесь – дети смотрят в небо, беззаботно головы задрав.
Им, во снах летающим, приснится стая непокорных журавлей.
Вряд ли б люди выбрали границы, если б те не выбрали людей.
Что-то в глубине себя лелею,
Хочется чего-то захотеть.
Значит, чем-то все-таки болею.
Как же это здорово «болеть».
Идут часы, проносятся минуты.
Мотает нервы жизненный экстрим.
Но, вот, однажды наступает утро,
Когда ты любишь, и в ответ любим.
И то, что быт заел – уже не важно.
Вернее важно, но уже не так.
Да ты и сам давно не эпатажный,
Вполне преуспевающий дурак.
Куда бежал, бездумно силы тратя?
Где были Вы, и где шатался я?
Как получилось, что еще на старте
В себя впрягла чужая колея?
Рванул по ней, да скоро надорвался,
Все от того, что торопился жить.
Катился вниз и снова поднимался,
А надо было просто не спешить.
Стоять под проливным и целоваться,
Боясь спугнуть действительности сон.
Услышав вдруг подушечками пальцев,
Как Ваше сердце бьется в унисон.
Смотреть в глаза и обходиться мыслью,
Рожденной в замороченности фраз,
Все остальное не имеет смысла,
Хотя бы здесь, сегодня и сейчас…
За минуту – другую собрав чемодан,
Отключу телефон на дорожку присев,
И по небу к истокам реки Иордан,
Разобраться в себе вдалеке ото всех…
Автоматчики с этой и с той стороны,
Между ними каких-то 12 гребков,
Но, как будто бы призрак Берлинской стены,
От воды Иордана и до облаков…
Зря грозишь мне стволом, погранец молодой…
Не боюсь я тебя, окунусь и вернусь,
Но сперва между этой и той стороной,
Перед ликом святым о своей помолюсь…
Ветхий, Новый Завет и Талмуд, и Коран —
Все впитали границы твоих берегов.
Я хочу попросить у тебя, Иордан,
Не дели прихожан на своих и врагов…
Воздушный замок в стиле рококо,
Обитель муз, пристанище поэта,
Коктейли чувств, куда как высоко
И все одно…Карету мне…Карету!
Там жизнь, на свой, особенный манер,
В таких местах динамика статична
Но, даже если, с места да в карьер,
Все толерантно и демократично.
А этот, сплав условностей поправ,
Пёр на рожон в открытую, без тыла.
Что-был неправ? Наверное, неправ,
Но в нем жил пыл и в этом что-то было…
Свечою слова звёзды зажигал,
Законы жанра, как оно, без свеч-то,
Он током бил и перенапрягал,
Но в этом беспорядке было нечто,
Враз осадив Пегаса на скаку,
Безжалостно высмеивал бездарность,
Варящуюся в собственном соку,
С претензией, пардон, на элитарность.
Живописал, но не приукрашал,
Пускал в распыл тупые навороты,
Блистал умом… но как он дурковал!
И в этой клоунаде было что-то.
Он едко придирался к мелочам,
Кому-то обещал заехать в рожу,
Ату его! Пусть платит по счетам,
Построже с этой публикой, построже!
Скорей всего, себе же на беду,
Он был собой, но был, а не казался,
Гвоздят, обычно тех, кто на виду,
Как правило, за тех, кто не попался.
Читать дальше