Нина Русанова - Плохой поэт. Стихи

Я – всегда – разбивалась – вдребезги.
И до Вас.

И сейчас иду – этим берегом,
И не раз

Я пройду этой гранью зыбкою —
Среди скал…

И увижу, да-да! – улыбкою! —
Их оскал…

Я всегда… разбиваюсь вдребезги…
Или – нет…

Обережные эти верески —
Мой секрет.

Она жива.
Её зовут – Марина.
Тот августовский вечер – не конец:

И запах «Корсиканского жасмина»,
И перезвон серебряных колец,
И чу́дная, «с Волошиным», тарелка —
Она везде с собой её везёт! —
В любой детали жизненной и мелкой
Марина, как живая, предстаёт 17 17 Как запомнился быстрый материнский наклон мне навстречу, её лицо возле моего, запах «Корсиканского жасмина», шёлковый шорох платья… Бархатный лев – слегка обгоревший на первой в моей жизни ёлке и, в качестве погорельца, самый любимый из игрушечных моих зверей, лакированная карандашница с портретом юного полководца 1812 года, тяжёлая фаянсовая тарелка с золотисто-коричневым рисунком, изображающим крадущегося сквозь растительный орнамент гривастого «царя зверей с лицом Макса Волошина», серебряный подстаканник с Серёжиными инициалами – Маринин свадебный подарок – и янтарное ожерелье: грубо гранённые, архаические «колёса» цвета тёмного пива, нанизанные на вощёную суровую нитку, – в голодный год выменянное Мариной, вместо хлеба, где-то под Рязанью, – были с Мариной неразлучны, странствовали вместе с ней по Германии, Чехии, Франции, а в 1939 году были вновь привезены ею в Россию, где и пропали в войну. (А. С. Эфрон «О Марине Цветаевой. Воспоминания дочери») .

И я,
Ведома нитью Ариадны,
Вдыхаю с нею каждый новый день! —
Насмешливо… печально… нежно!.. жадно!..

Она – живая.
Мир вокруг – лишь тень:
Кулисы, зеркала и арлекины —
Но ею всяк – Безмерною! – объят!

И гроздья корсиканского жасмина
Серебряною Вечностью звенят…

Никто не будет так любить.
Никто. Нигде. Не верь. Не слушай.
И я – чтоб только заложить
Свою мятущуюся душу —

От розоватых лепестков
До стеблей ломких и колючих,
От крыльев до своих оков
И до стихов – до самых лучших! —

От самых нижних этажей
До облаков из сладкой ваты —
Я не люблю её уже,
Но нравятся моей душе, —
Душа – она не виновата!

И вот – от самой золотой
До жилы самой распоследней —
Я душу заложу за то,
Что без тебя не буду
Той.

И вот за это.
Лишь за это.

За то, что ты – не мной – другой отвержен,
За то, что я – резка, а ты – всё реже,
За то, что ты напишешь – как отрежешь,
И воздухом разреженным дышу…

За то, что мне и этого хватает,
И глупою Снегурочкою таю,
И все свои задумчивые тайны
Я поверяю лишь карандашу…

За то, что «Нам увидеться? – Не светит»,
За то, что жёны, и мужья, и дети,
За то, что «приручили» и «в ответе»,
За то, что приняла и не скорблю…

За то, что ты – всё тот же, я – всё та же,
За то, что всё же – «Мы», и, знаешь, даже
За те слова, что никогда не скажешь, —
За это тоже я тебя люблю.

Я умираю
Вечно невпопад:
Не к месту, не ко времени —
Ни проку…

Ни толку.
Это сердце – без заплат. Без лат.
Оно угаснет втихомолку.

Никто и не узнает. Ну и чёрт!
Со мной. И с ним. И с ними – что за птицы?!

И вот…
Оно до времени умрёт…
Но, глупое, – некстати – возродится.

Несу своё безрадостное бремя —
Сокровище! – чуднóе естество!
За то, что я – опередила время,
За то – что я отстала от него,