Алексей Болотников - Тесинская пастораль. №3

– Ещё вякнешь – скручу… в баранкин рог, – бесстрастно и грубо осадил Цывкин Кешку. И запустил двигатель, заглушая недвусмысленные напутствия Тонкина.

В Решоты за грузами он ходил, как к тёще на блины: с удовольствием и досадой одновременно. В пути рулём владел какой-то добрый бес, шаловливый и виртуозный. Зелёное марево тайги, как пьянящий океан, накатывало на бойко бегущий грузовик и качало его в своей колыбели, словно одиноко тонущую шлюпку. Сердце шофёра готово было нырнуть в зелёный туман, раствориться в нём и навсегда забыть трассу и всю её черно-белую реальность. Он млел от тихой радости путевых впечатлений и мысленно улыбался. Дорожное одиночество было мило и дорого, надолго избавляя от производственной суеты, успокаивало нервы.

Плутая среди решотовских бараков, находил магазин или товарную базу и затаривался по заготовленному списку. Перепадали и дефициты: индийский чай, болгарские сигареты или соленые огурчики в банках… И только мрачные изгороди колючих заборов, которым не было конца, портили настроение и навевали душевную смуту. Цывкин не понимал, почему эти колючие километры цепляли его за сердце, за живое… Он не отождествлял себя с зоной. Какого черта! И всё-таки на душе было смурно и стыдно.

Сегодня он не собрал списки на дефициты… И не поймал зелёного беса. И не улыбался мысленно.

Несколько раздраженный Цывкин выжимал из МАЗа все лошадиные силы. Раздражение было беспричинным и никак не отпускало. Напротив, на каждой рытвине, полной сине-зелёной тины, «МАЗ» все более грохотал своею мощью и шарахался по сторонам, словно пьяный бык. Стажёр вжимался в угол и, уставившись в налетающую колею, обречённо молчал. И тем ещё более раздражал Борьку Цывкина. Вековечная влажная тайга угрожающе кренилась к окнам кабины и тут же испуганно металась в сторону: океан разбушевался. Куда девалось веселое таёжное бесовство?

– … постажируй… ё-п-р-с-т! Напарника посадил… как пить дать. Я постажирую! – и давил на газ. МАЗ податливо ускорял ход.

– Стажер, говоришь, – кричал в угарном азарте Цывкин, – твою… мать… рано списали… Стаж-ж-жируйся! Пока я цел… Как зовут-то? Кешка?! А меня… Борька! Держи краба, Кешка!.. – и продолжал крутить рулевое колесо левой рукой. – Не бойся… бог не фраер… а ну давай за руль… стажёр! – и он на полном ходу стал всей своей статью вылезать из-за рычагов…

– Не-а! Не… Не надо…, – запротестовал парень, нелепо отмахиваясь от предложения.

Но Цывкин не отступал:

– … за руль! Кому говорю!.. Держи баранку, стаж-жёр… хренов! – и волочил упирающегося парня за рукав.

МАЗ месил колею и шелестел шинами на коротких отрезках сухой гравийной отсыпки. Лихо взлетал на пригорки и без тормозов устремлялся в тёмные распадки. Цывкин, как циркач в цирке, готовился к трюку.

Он встал-таки на сиденье ногами и, согнувшись «в три погибели», затаскивал стажёра Кешку на своё место. Перепуганный парень вцепился в руль заколоденными руками. Кепка его съехала на лоб и закрыла видимость. Локти уперлись в сигнал МАЗа…

Цывкин просто осатанел. Он больше не контролировал себя. Накопившаяся многодневная усталость нашла долгожданный выход. Злоба обрушилась на ни в чём не повинного паренька, волею судьбы оказавшегося на этом зыбком месте…

Тайга гудела хриплым рёвом МАЗа и равнодушно смотрела, как мощная многотонная машина, выдернутая из дорожной колеи сильной рукой Цывкина, внезапно завалившегося в кабине, в долю мгновения пролетела узкую бровку дороги и всей своей тяжестью, движущейся динамикой, усиленной инерцией движения ударилась о стоящий в низинке кедровый ствол. «О-ох!.. ты… барахты-ы-ы!..» – покатился по тайге стонущий гул.

Тысячи свидетелей могли бы приукрасить бесценными подробностями картину крушения в немой таёжной глуши. Вспугнутые, потревоженные, порушенные и потрясённые, они бы объяснили чрезвычайное происшествие во всех его деталях и со всею своею страстью…. Оцепенели ли их уста, охватило ли остовы столбняком, остановилась ли кровотечение – кто их знает… Однако, они безмолвствовали и бездействовали в подавляющем большинстве. Не считая нескольких десятков кедровых шишек, отбарабанивших по железной кабине грузовика.

Шкалик ушёл с собрания по-английски. Душа!.. душа не вынесла проявлений провинской политики. А если не душа, так какое ещё место так засвербело, что в голове мигрень ожесточилась?.. А, может, пятки загорелись или где зачесалось, будто гниды взбесились…