Христина Кроткова - Белым по черному

Опустошенный движет кругозор
Растущий день, и размыкая узы
Привычного труда прилежной музы,
Я ухожу, куда уводит взор.

Сгибает ветр уклончивый отпор.
Льет русые волокна кукурузы,
И облака, как крупные медузы,
Чуть шевелясь, плывут по волнам гор.

Но не вернется в тишину бездомный,
Гонимый Ангел продолжать свой труд,
Дробить каррарские каменоломни.
Прохладе сумрачной ваять приют.

Непонятые дни проходят в небе
В неисчерпаемом великолепье.

Восторг тяжелый сдержанных обетов,
Паломничества медленный экстаз,
В музейной тишине встречает нас
Среди картин и дремлющих портретов.

Голубизною захолустных ветров
В окошко дали приручают глаз,
И вслух фонтана быстрый пересказ
Внизу, в саду, среди глициний где-то.

И в зелени пустующих аллей
Уж ранний вечер гасит мрамор статуй.
А из витрин, в сгущающейся мгле,
В пустые комнаты сквозь мрак холодноватый

Усталой тишине глядит в ответ
Языческая радость древних лет.

— Глухую боль отверженья изведав,
Не знай стихов. А позже, сняв запрет,
Единый раз воспой Ее, поэт, —
Любовь, что движет солнце и планеты. —

На набережной, из-за парапетов,
Как сердце из груди, от снега сед,
Рвал ветер плащ, и он глядел ей вслед,
Терявшейся средь чуждых силуэтов.

Приветливо ловила Беатриче
Докучной спутницы пустую речь,
И юное хранила безразличье,
Не замечая постоянных встреч,

И взоры целомудренно скрывала
За дерзко спущенное покрывало.

Мечтам не отогнать видений хор
Венеции. Здесь улочки все те же.
На них в средневековый сумрак прежде
Мадонны белокурой падал взор.

Свидетель давнего в палаццо Дожей двор.
Где прошлое ползет травой из трещин.
Как странно жжет, встречаемый все реже,
Под черным веером печальный взор.

На влажный мрамор пала тень — монах
Под издавна ветшавшей позолотой.
Чуть спотыкаясь в медленных волнах,
Гондола около колышет воды.

Былые образы в опять ожившем чувстве
Возводят жизнь в таинственном искусстве.

Сквозь голубые облачные весны
Мне юная запомнилась одна.
Она — как завязь дикого плода,
И первые ее узнали осы.

Босой ногой цветов сминая звезды,
Сама — спустившаяся к нам звезда,
Она зимы порвала невода,
И с ней пришли ее подруги — сестры.

Ветр утренний протяжно дул в меха,
В росе ее нога легко скользила,
Когда она в одежде василька
С толпой дриад и нимф в наш лес входила.

И оставляла след, траву клоня.
Ее продолговатая ступня.

Колчан лучей рассыпан золотой
Над выцветшей вечернею долиной.
Колесный резкий скрип и крик ослиный
Скрываются пред близкой темнотой.

Спешит монах, поникнув головой,
Вдоль грубых стен, где пыльные маслины
Встречают мрак. Толпятся козьи спины,
Сбивая шаг над жилистой травой.

Встает туман растущей поволокой.
Неровное дрожанье мандолин
Несется из неосвещенных окон.
Закат ложится в ветре и пыли.

И в сытый солнцем темный воздух сада
Ошеломленные кричат цикады.

И воздуха неслыханная поступь
Кружит следы, взметнув в садах листы.
Прохладный запах мокрой резеды
И грузных волн медлительная осыпь.

О, ранний час! И птице вольный доступ
В морскую даль, в ширь неба и воды!
Движенья крыл ломают с высоты
Соленый и непробужденный воздух.

А солнце, словно позабыло счет,
И жжет, и льет обильными лучами.
И сладок одиночества янтарный мед,
И мысли белыми взлетели голубями.

Ловлю пригоршнями — о, несравненный труд! —
Паденье остывающих минут.

Над медленно подъятой головой
Июльский зной навис тяжелой крышей.
Помпея спит, и олеандром пышным
Украшен их оставленный покой.