Христина Кроткова - Белым по черному

И узнаем у львиного подножья
Ночную площадь, факелы, толпу,
И сердце выбирает с новой дрожью
Старинную тревожную судьбу.

Мы вспоминаем с легкостью обмана
Иные страны и иные дни,
Настойчивость приморского тумана
И Лондона дождливые огни,

Шотландии простор и нелюдимость,
Среди руин запавшие века,
Холодную весну, поля и жимолость,
И утренние с моря облака,

Но снова вдаль, и узнаю мгновенья,
И над Бастилией слепой закат,
И наугад, под нежный запах тленья,
Брожу среди забытых баррикад.

Но вот виденья югом засинели,
Качаясь на волне, скрипит баркас,
И песнями старинное веселье
Беспечный оживляет нам Прованс.

Так, в старом погребе, в углу, за бочкой,
Найдя заплесневелую бутыль,
С веселой осторожностью хлопочем,
Счищаем грязь и обдуваем пыль.

В бутылке настоялось влагой пенной,
Заложенное предками давно,
Прозрачно, и хмельно, и драгоценно,
Тысячелетий щедрое вино.

Кончаем путь, глядим кругом,
И, плавно приближаясь к устью,
Мы вспоминаем отчий дом,
Откуда вышли без предчувствий.

И у границ земной страны,
Иного бытия на утре,
Душа и мир обнажены
В священнейшем из целомудрий

Уж ни ошибок, ни удач
Мы не оспорим, не повторим.
Под поздний, долгий ветра плач
Глядим на сад, цветущий горем.

Не забывай, подумай о судьбе,
Не верь, не доверяй, она в тебе,

Как роковая, тайная болезнь,
Как несозревшая, невыросшая песнь.

Никто не склонится над судорожной мольбой,
Никто не сжалится над трепетной душой.

Один стоишь над ждущею судьбой.
Не забывай, подумай над собой.

Стареет мир, родимое кладбище.
Жизнь — как века, и вечность — как года.
Свободный дух живит простая пища —
И шум лесов, и счастье, и беда.

И есть ли утешенье: синей твердью,
Где беспощадно вечный свет разлит,
Ужасное томление бессмертья
Нагой душе безжалостно грозит.

Так что же петь? О чем же плакать ныне?
Что молодость идет, что жизнь не та,
Что позади, все глуше, все пустынней,
Еще одна пройденная верста.

Вот мой портрет во дни минувшей страсти.
Да, он увял, недолговечный взор.
Да, этих дней безвременное счастье
Горит, парит превыше всяких зорь.

Стихает гром вдали, стекают капли,
И клонит гроздь усталую лозу.
Я только жду, я только жду, — не так ли?
Мне утомительны и ветер, и лазурь.

Непрочную земную оболочку
Все явственнее разъедает жизнь.
Опустошен твой взгляд: сполна уплочен
Огромный счет, и дальше, тщись не тщись, —

Напрасен, и тяжел, и кровью мечен
Все тот же путь — по пропастям до звезд,
Пускай обман все так же безупречен
И взгляд любви так безысходно прост.

Но выраженья кроткая суровость
И слишком неподвижный тихий взгляд —
Пожалуй, это смерть. Еще ты слышишь голос,
Но уж ответа нет. И нет пути назад.

Улицы были пусты
В передвечерний зной.
Пахли затоптанной грустью
На сквере цветы с травой.

Пуган, сгибаясь и горбясь —
Медь праздничная светла! —
Оркестр в громогласной скорби
Вынырнул из-за угла.

Мерным верным шагом,
Медленной медью гудя,
С колышущимся флагом
Провожали тело вождя.

Громкий аккорд разбился.
Грянул и смолкнул гимн.
Уходи, каким явился —
Ненужным, чужим, нагим.

Черные кони рванулись
Под внезапным ударом бича
И по устьям высохших улиц
Помчалися, грохоча.

Преступая порог, оглянись
На последнюю искорку света —
За чертой еще теплится жизнь,
Что тобой рождена и согрета.

Никогда, никогда до сих пор
Я не знала такого покоя.
Никогда, никогда до сих пор
Не видала, что небо — седое.

Это вечность заныла, звеня,
Это тайная весть узнается.
Золотого печального дня
Занимается тихое солнце.