Владимир Фирсов - Отечество, стихи и поэмы

Россию гнули.
Только не согнули.
Познав печаль и горькую тоску,
Натужно лямку бурлаки тянули
По солнечному волжскому песку.
Весенний ветер обжигал им лица.
Шли бурлаки,
Негромко говоря
О Петербурге —
Сказочной столице,
Где вышло покушенье на царя.
Болела нестерпимо грудь от груза.
И, как волы,
Тащились вдоль реки
Марийцы, украинцы, белорусы
И всех губерний русских мужики...
И где-то под Симбирском
На привале,
Под вечер у веселого костра,
Они сивухой горе заливали
И думали о доме до утра.
О, горе, неизбывная кручина!
О ней народ недаром говорит
В той похоронной песне про лучину,
Что тускло над его судьбой горит.

От Волги шел сырой, холодный воздух.
И над костром,
Пугаясь темноты,
Летели искры,
Превращаясь в звезды,
И звезды
Осыпались с высоты...

А на рассвете
По морю тумана
Шли мужики, не ведая о том,
Что подрастает мальчуган Ульянов,
Который станет Лениным потом!

Россия шла,
Сама с собою споря,
Шагая от победы до беды,
Исполненная гордости и горя,
От маленькой росинки до звезды.

Застыл орел, раскинув два крыла.
Молчит двуглавый.
И не жди ответа...
Сияют золотые эполеты
И храмов золотые купола.
Молчит орел.
Он мрачен и двулик,
Как дух и буква царского закона.
И, призванный беречь величье трона,
Он кажется незыблемо велик.
Вперил он тупо мертвые зрачки
Куда-то вдаль,
Где тускло ветер стонет,
Где в этот час
Товарища хоронят
Придавленные горем бурлаки,
Где глохнут от работы кузнецы,
Где слепнут сталевары от работы, —
Жрут до икоты,
Пьянствуют до пота
Заводчики, банкиры и купцы.

Но равнодушен стерегущий трон,
Ему подвластно многое на свете.
Он крепость Петропавловская,
Он —
Предвестник приближающейся смерти.
Он никого на свете не щадил.
Живя века
Ничтожной жизнью страха,
О, сколько он, двуглавый,
Проводил
На виселицы,
В тюрьмы
И на плаху!
И снова приговор...

А во дворе
Сырой тюрьмы
Прощально солнце светит...
Не спит Кибальчич,
Ожидая смерти.
Она придет на утренней заре.
Она придет надеждам вопреки
Исполнить волю царского закона,
Когда рассвет,
Когда с могильным стоном
Опять потянут лямку бурлаки...
Какая тишь!..
В последний раз луна
По камере скользит неторопливо...
И по-над Волгой тоже тишина.
И свет костра мигает сиротливо.
И слезы по товарищу
Слепят
Бурлацкие повыцветшие очи...
Две тишины.
Две трагедийных ночи.
Не спит Кибальчич.
Бурлаки не спят...

Скорей бы смерть!
Ее немало дней
Кибальчич ждет,
Собрав остатки силы...
Но в этот час
Он думал не о ней,
Он думал о судьбе своей России,
Он верил,
Что придет ее заря
Сквозь тюрьмы и сибирские метели,
Что бомба,
Полетевшая в царя,
Когда-нибудь своей достигнет цели...
В прощальный час,
У гробовой черты,
Изобразил он знаками скупыми
Тот двигатель,
Что в будущем подымет
Россию от росинки до звезды!

Рассветного тумана холодок
Принес в окно весенний запах луга.
С трудом проснулась сонная Калуга,
Забытый богом тихий городок.
Орет петух,
Приветствуя рассвет,
Уже вошедший в улочки кривые.
На стеклах стынут капли дождевые,
И в мокром небе голубинки нет.
Скучна не по-весеннему земля,
Привычная к труду и тяжким бедам.
На сонных клячах неторопко едут
Крестьяне на помещичьи поля.
Купцы в пролетках
Животы трясут.
Под зонтиком бредет куда-то дама.
А вон студента повели на суд
Два толстозадых заспанных жандарма.
Унылый дождик
Медленно плывет
По городу, по тротуарам скользким,
Над низким домом,
Где давно живет
Кибальчича ровесник —
Циолковский.
Он ночь не спал.
Он долго думал,
Как
Земное притяжение осилить!
Покинуть землю,
Где царят кабак,
Острог
И государь всея России.
Он думал,
Как уйти от той земли,
Где звон кандальный
Не утихнет скоро;
Где на рассвете
Гулким коридором
Кибальчича на гибель повели;
Где от надрыва гибнуть бурлакам;
Где горю вдов не ведать утешенья...
Будь проклято такое притяженье,
Связавшее Россию по рукам!

Нужда, лучина, тюрьмы и снега...
Дворцы, кареты, барские поместья...
Есть в мире две России —
Два врага.
И той, дворцовой, на земле не место.
И он пришел из глубины веков,
Семнадцатый —
Рубеж моей эпохи,
Чтобы царили не цари, не боги,
А дети прачек,
Внуки бурлаков.
Под грохотом красногвардейских залпов
Упал орел двуглавый
И ослеп...
Вся власть — народу!
Сеятелям — хлеб!
Солдатам — мир! —
Так Партия сказала.
Теперь орел не судия.
Назад
Не повернуть, не воротить былое.
Отныне судит Пролетариат
Во имя жизни — именем героев.
Отныне судят Разин, Пугачев,
Шевченко судит,
Судят Декабристы!..
И, в Партию поверив горячо,
На правый бой уходят коммунисты.
Народу сеять хлеб,
Растить сады
И домны воздымать к небесной сини,
Мечтать о том,
Чтобы поднять Россию
От маленькой росинки до звезды.