Николай Болдырев-Северский - Избранные стихотворения

как смыслы речки и сосны,

хотя они давно не те же,

что были некогда, когда

ты доверялся ожиданьям.

Но оказалось, что вода

блаженствует необладаньем.

Внезапно обрывает смерть

витиеватость говорений,

потуги жалкие иметь,

ночные шорохи и тени.

И то, что ты хотел постичь

как связную всезавершенность,

вдруг камнем падает как дичь,

и жизнь встает как обреченность.

Всеобреченность. Но на что?

Что за картина из фрагментов?

Начатки множества мостов.

Оркестр без нот и инструментов.

Обрывки кавалькады снов,

мы связь в себе и не искали

как тех полетов тех орлов,

что отсветами в нас блистали.

Безмерное не там, где ты кричишь.

Но там, где ты как ночь сама молчишь.

Но разве ты молчишь когда как ночь?

Как кедр заснеженный, чья в молчи мощь?

Но кто-то ведь молчит в свой тайный рост?

Так ты касался некогда стрекоз

губами – их молчания причин.

И на мгновенье обнажал исток пучин.

(Где время выделяло мед молчин).

Безмерное – то разве трата сил,

что в нас пучинно кто-то возгласил?

Что беспредельнее, чем смерть во мраке глаз?

Мир – в море тонущий светящийся алмаз.

Пришелец

Марине Павчинской

Я на этой земле проездом.

Я на этой земле случайно.

Как далеки здесь звезды.

Как ненадежны тайны.

В этой смешной круговерти

я совсем ненадолго.

Я под охраною смерти

испепеляюще-волглой.

И для чего здесь людям

то, что душою зовется?

День и ночь непробуден

страх над крышами вьется.

Ну а касаний сонмы

разве здесь ощутимы?

Всё здесь бесследно и сонно.

всё здесь мимо и мимо.

Я на земле проездом.

Я на земле случайно.

Но почему здесь так бездно,

так отрешенно-розно

гнёзда свивает отчаянье?

И даже уходя, о том кто есть ты,

ты не скажешь.

Ни полсловечка вымолвить не сможешь.

Ты просто упадёшь как вещь

иль просто ляжешь,

как будто под тобой

не вечности корабль,

а пропасть ложа.

О, кто ты в самом деле -

прохрипи хотя б оттуда,

из полуяви-полусна,

из сумрачного перехода.

Прикосновенность к берегам -

великая остуда,

но для чего в нас жар горел, искавши брода?

Струной гудящею ты ищешь прикоснуться

к пьянящему избытку.

Но струна в тебе из логоса звенит.

Истаиванье страшно; как всё зыбко!

Как всё неведом обговоренный зенит,

которого коснуться удается

раз этак в сотню лет.

Избыток этот водопадом льется,

но избегает меток и примет.

Его не назовешь, не опредметишь, не запомнишь,

и потому к строке

летит рука, слагая миф иль повесть,

скользящие к забвения реке.

Узнай себя в огне, в сосне,

в улитке меж камышин,

в чужом кровоточащем сне,

в сияньи слив и вишен.

Узнай себя в лесном ручье

и в юноше умершем,

что над ручьем сидел как чел

и взора оторвать не смел,

но петь умел лишь вирши.

Узнай себя в губах врага,

дрожащих от желанья

вогнать тебя в туман, в снега,

в небытия изгнанье.

Узнай себя в пригорке том,

где ползал ты без смысла,

уверенный, что всё есть дом,

где пузом знал ты о былом

в бездонности пречистой.

Узнай себя в отца руках

и в высшей дрёме будды.

Миг узнавания лукав?

Ты осыпаешься в песках?

Но кто тебя разбудит,

когда ты не увидишь вдруг

себя в милльонах зовов,

в милльонах губ, бровей и рук,

чья суть всегда готова?

Когда вдруг зеркалом в ночи

не ощутишь бессонным

себя, куда молчишь, мычишь,

скрывая чувств зоны.

И все же отражаешь ты

миров неисчислимость.

Пускай они насквозь пусты,

пускай хоть чистые листы,

но их блаженна милость.

В мерцаньях света игр и ласк

оно неистощимо.

Летящих искр – межзвездный блеск -

ты ждешь неоспоримо.

Не можешь ты себя не ждать

вернувшимся из странствий,

не можешь между льдов не встать

в зеркальности пространства.

Не может Ночь тебя не жечь

очами влажных зовов.

Не можешь ты не течь, не течь

меж духа семафоров.

Так мы живем:

наш каждый миг – прощанье.

Р.-М. Рильке

Чистые бога узрят.

Ну а нечистые – что?

Чист иль нечист – ты распят,

брошенный в ночь и в ничто.

Вот океан чистоты.

Нет в нем добра или зла.

Очи пространства пусты,

в кипени горя – зола.

Если прощаться пришлось,