Михаил Дынкин - Триады

Голубые щупальца нашаривают в кармане

зажигалку… Да, мрачноватое вышло шоу.

На экранах – икра созвездий, полёт нормальный

или аномальный, какая разница по большому?

И под ретроджаз – кажется, это Заппа

(вместо бас-гитары соло виолончели),

звездолёт, вильнув, резко уходит в завтра,

исчезая со всех радаров без исключенья.

Помнишь?

Подошла и спросила: «Ты помнишь?»

Я плечами пожал: «Извините?»

Загорелся и тронулся поезд:

Альфа Лебедя – Мехико-Сити.

Крики гарпий туман распороли.

Липа голая зазеленела.

И остались одни на перроне

или даже одни на Земле мы.

Только женщина странная эта.

Только я – озадаченный, спящий,

то и дело шуршащий пакетом,

где грустит фантастический ящер.

Всей длины-то в нём три сантиметра

да и веса от силы три грамма,

а в наушниках – музыка ретро:

«Фрэнк Синатра для миниварана».

Крики гарпий, пылающий поезд.

В небе диск неизвестной планеты…

Сброшу кожу, спрошу тебя: «Помнишь?» –

закричишь и прижмёшься к стене ты.

Путешественник

Тихий вечер в окрестностях Сард,

на планете Земля сто четыре.

Ярко светятся окна мансард.

Орошающий клумбу ретривер

на хозяйку глазища скосил.

Облака в озерце распластались.

А в саду опустился без сил

на скамейку один иностранец –

путешественник издалека,

сто девятой Земли уроженец,

«занесло же тебя, дурака»

говорящий, а впрочем, уже нет.

Сердце в красную дверцу стучит –

путешественник не отвечает.

Сигарету зажёг и молчит,

то насупится, то заскучает.

Вспоминает драконий десант,

дикий хохот бизоньего волка…

Тихий вечер в окрестностях Сард

погружается в сон, разве только

ходит ветер по проволоке

над кинжальною синей осокой,

да в широкой небесной реке

нерестятся двуглавые сойки.

Линда

А когда Пространство в рулон свернулось,

Время перепуталось совершенно.

Старый Джеймс сквозь зрелость пронёсся в юность;

Линда снова села ему на шею.

Чуден Сан-Франциско шестидесятых.

Джеймс летит в машине с открытым верхом.

Только что прикончил большой косяк он

и теперь заходится глупым смехом.

Солнце озаряет ворота Лимба –

то-то на макушке глаза слезятся.

В бардачке термиты, на шее – Линда,

хищный гуманоид размером с зайца.

Джинн

Абдула сказал, если расставить миски

с дождевой водой на ночь по всей квартире,

джинн шагнёт из тьмы, наступит в одну и скиснет,

станет умолять, чтоб мы его отпустили.

Абдула сказал, после такого ливня

дождевой воды и на армию джиннов хватит.

Джинн пришёл, лампу включил, спалил мне

дорогой сервант и тумбочку у кровати;

обольстил жену, чтоб ему (хорошо хоть

у меня их три, наложниц считать не будем).

Абдула сказал, «джинн» означает похоть

к человечьим самкам и ненависть к прочим людям.

Абдула сказал: видимо, сбой в программе.

Этот экземпляр вышел из-под контроля.

Ничего, Саид, помощь не за горами.

Если что, беги, я как могу, прикрою.

А у самого огненный вихрь из пасти,

подобрался весь, лик ядовито-зелен…

Я во двор, а там евнух кричит: «Попался! –

водяным ружьём тычет мне в грудь. – На землю!»

Он проходит анфиладой комнат.

В первой джинна олениной кормит

коренастый карлик-скоморох.

Во второй толстухи одалиски

предаются радостям лесбийским,

каждая, что плавленый сырок.

В третьей суфий кружится часами.

А в четвёртой делают кассамы -

по неверным в праздники палить.

Он идёт и сам уже не помнит,

сколько за спиной осталось комнат,

подвигов, соитий и молитв.

Евнух непочтительный и праздный

говорит: «Султан давно в маразме».

Полирует бритву брадобрей.

Демон усмехается облезлый.

А из разверзающейся бездны

лезут семь подземных королей.

Багдад

В Багдаде шумновато, но не так чтоб.

Корабль пустыни с курдом вместо мачты

по улице дымящейся плывёт.

Плетётся смертник ласковою псиной

за бочковидной гурией в лосинах.

Заходит на посадку самолёт,

в ковёр персидский превращаясь. В общем,

напрасно то клевещем мы, то ропщем.

В Багдаде… Это кто сказал: война?

Ну, бегают с оружием мужчины,

так у мужчин имеется причина –

они в пейнтбол играют, старина.

В Багдаде лето. В моду входит красный.

Залёг на крыше загорелый Карлсон,

любуется в оптический прицел