Заур Ганаев - БУМАЖНЫЙ СОЛДАТ

Я вырос там, где память пахнет болью,
Изрезанная временем на пни.
Я вырос там, куда врывались с кровью
И тяжкие навязывали дни.

Но каждый раз я вырастал свободным,
Оскаливая горы, как клыки,
И, с новой раной делаяся бодрым,
Бросался на холодные штыки.

Я столько раз убит бывал вне битвы.
Я насмерть замерзал в февральский день.
О как горели мы, крича молитвы,
Когда нас жгли в сараях деревень.

Я маленьким потерян был ребенком,
Когда вокзал могилой стал отцу,
Когда народ, кому я был потомком,
По черствому был выселен словцу.

Будь проклят тот прославленный убийца,
В чьих лапах я трофеем воспылал.
Всю жизнь свою изображая лица,
Твоё я ненавидел, генерал.

Я не желал с рождения скитаться
По чащам и ущельям среди гор,
И ненавистью проклятой питаться,
И полусонным заводить затвор…

Всего-то и хотел, что разве землю
Отцовскую с могилами сберечь,
Где памятники башенные дремлют
И все еще звучит родная речь.

Да, старик, мы тогда укрылись
От дождя в глубине подъезда.
Деревянные рамы бились,
И сквозная ревела бездна

В этом доме мы знали многих.
В годы детства тут жили сами.
Ничего, что промокли ноги,
Мы за то угодили в память.

Та девчонка, ты помнишь Седу?
Все мальчишки за ней гонялись.
Ты тогда за неё соседу
Навалял. Да, тебя боялись.

Ох, боялись! Ты был пройдохой,
Криминалом, авторитетом.
Обналичил фальшивый доллар
И вернулся с большим пакетом.

И влетало тебе не редко
От ментов и от наших предков.
Как бы ни прозвучало странно,
Жаль, так рано тебя не стало.

Жаль, старик, и тебя и детство.
Я сейчас ощущаю глубже
Боль. Не знаю, куда мне деться,
И становится только хуже.

Я ведь тоже сбегал отсюда.
Жил на западе диким зверем.
Не устроилось. Знаешь, в чудо,
Как и ты, я теперь не верю.

И не верю, при всем желании,
В бескорыстный пример соседства.
Я ведь тоже погиб в Зеландии,
Двое суток хожу без сердца.

Да, старик, мы тогда укрылись.
Испытали и страх и радость.
А какие кошмары снились
Мне, об этом сейчас не надо.

Помолчим. Слишком много боли
В этом мире. Старик, куда ты?
Исчезаешь, как ветер в поле,
Оставаясь всего лишь датой.

Чем дольше я учился ремеслу
Стихосложенья, тем сложней мне было
Воспринимать поэзию на слух,
И я отверг всё то, что полюбил я.

И размышлял, зачем в природе звук.
Есть живопись: закаты и рассветы.
Вдруг ветер прошуршал, задев листву,
И я заметил, что прекрасны ветви.
И размышлял я дальше: если свет
Есть волны, обтекающие тело,
И привлекает взгляд любой предмет.
Что, если в этом, собственно, и дело?

Немного ветром быть, немного – светом,
Немного горьким опытом, советом,
Немножко утешать, бодрить и верить,
И, если надо, постучаться в двери.

Была зима, и я её терпел.
Терпение мне это было странно.
Зимою мир так безнадёжно бел
Короткий срок, а тьма приходит рано.

Ты остаёшься с ней наедине.
Приходят гости и спеша уходят.
И длится одиночество вдвойне
Тоскливее. И мир тихонько сходит

С ума. Ничто на свете не спасло
Нас от себя, блаженно-одиноких.
И наши мысли не были глубоки,
А наше замешательство росло.

Кого не искалечила судьба? —
Сидят в углу, и не дрожит губа
Ни у кого. И кофе пьют со скукой.
А пустота их глаз почти наука.
— Долей ещё, официант. Слышь, Арче.
Десятка два назад была ль жизнь ярче.
— Она была. Буквально. Тут, за рынком,
Башку соседке оторвало взрывом.
Хотя ещё прошла шажочков десять.
Меня тот случай ошарашил в детстве»
«Да, так оно и есть. Но я о чем вот.
Когда ещё автобусом щичёнка 2 2 Шича (чеч.) – двоюродный. брат
Не сбило насмерть, помнишь, мы играли
Всей детворой, в субботник убирали
Бутылки со двора и прочий мусор,
И жаловали гостя даже в русском?
Куда все делось? Что пошло не так?»
Заладил, е-моё. Пустой чердак
В твоей башке. Допей свой кофе. Выйдем».
Дверь отворилась, внутрь ворвался ветер.
Официант лишь их уход заметил,
Собрал посуду со стола и вытер.