Лилия Панищева: Через призму времени…

Закроет чистый горизонт,
Чернея, как смола,
Но будет ивы верный зонт
В дождь защищать от зла.

Лишь завершит обычный путь
Бесстрастная луна,
Уйдёт с небес, чтоб отдохнуть
В объятьях неги сна.

Вошёл устало гость желанный
В осиротевший отчий дом,
Застыл, увидев взор туманный
Старушки щупленькой с котом.

Всплеснула жалкими руками
И, всхлипнув, робко подошла
К тому, кто снился ей ночами…
Там только счастлива была!

Бедняжка Господа молила,
О сыне младшеньком грустя,
Которого душой любила…
Вернулась жизнь – её дитя!

В поклоне изогнувшись, ивы
Шептались дружно за окном,
А ветра светлого порывы,
Смеясь, кружились над селом.

Сизокрылая птаха вспорхнула,
Одарила прощальным пером,
В поднебесье стрелою мелькнула,
Улетая живым серебром.

Так мечталось умчаться за нею
В упоительно свежую даль,
Заприметив подлунную фею,
Сбросить пыльную серую шаль!

В сновидениях кротких ступени
Повлекут в восхитительный сад,
Где в покоях восторженной лени
Очарует земной виноград.

Оглядишь его с тайной тревогой,
Помня радость бескрайних полей…
И уйдёшь незабытой дорогой
В отчий край, где так пел соловей!

Потихоньку закат покидаю,
Уходя в черноокую ночь.
Напоследок мечту вспоминаю,
Улетая от прошлого прочь.

Но ещё по спирали былого
Проношусь, о заветном скорбя,
Уже зная, что сердцем другого
Не смогу обнимать, как тебя.

Лишь во снах, озарённых весною,
В синих бликах апрельской воды
С милой девочкой – той, молодою —
В царстве грёзы увидишься ты.

Расцвету белоснежным цветочком,
Звёздной лилией в тёмном саду,
Где к груди припаду лепесточком —
Незабвенную нежность найду.

Не устану красой любоваться
Золотистых пшеничных полей,
Очарованно в росах купаться,
На рассвете встречать журавлей.

Помню зов их, мечтою гонимый
В поднебесье, чтоб там полетать
И, увидев край, Богом хранимый,
Взгляд зари на земле повстречать.

Вновь вернувшись на поле степное,
Журавли, припадая к траве,
Обнимают с восторгом родное,
Въявь танцуют в своём торжестве.

И, как в вечность, душа воспарила,
Прикоснувшись к любви неземной
Птичьей стаи, что в небо манила,
Не забыв о земле дорогой.

Постарела, осунулась осень,
Поседевшей пришла ко двору;
Загрустила небесная просинь,
Забываясь в тумане к утру.

Не спешит угнетённое солнце
Побледневшую землю обнять.
Белой вьюги кружит веретёнце,
Чтобы в саван укутать наш сад.

В леденистых бокалах две розы,
Застывая цветным янтарём,
Не согреют восторгом в морозы,
Оттеснят мир любви забытьём.

Постарела, осунулась осень,
Поседевшей пришла ко двору;
Загрустила небесная просинь,
Забываясь в тумане к утру.

Самозамкнётся в горестях душа —
И бытие предстанет сущим адом.
Так ручеёк, текущий чуть дыша,
Становится болотом с тихим ядом.

Когда я вижу беспощадность зла,
Застывшую печаль-полуулыбку,
Зову, молю, чтоб Вечность подошла,
Даря свою божественную скрипку.

О, как она споёт нам с торжеством
Любви вселенской в трепете мечтаний,
Чтоб мир забылся в свете зарево́м,
Весь расцветал от святости желаний!

Самозамкнувшись в горестях, душа
Не ощутит мелодии блаженства…
Лишь отойдёт безвольно, не спеша,
Не замечая верха совершенства.

В землю врос покосившийся домик,
Под оконцем слепым бузина
Билась в ветре. Тревожился Тобик,
Зло ворчал пёс – без сил старина!

С ним хозяйка свой век коротала,
Неприкаянно, скудно жила.
Нас, детишек, с душою встречала,
Угощала всем тем, чем могла.