Лилия Панищева - Через призму времени…

На фоне бедности и исступлённой муки
Возводятся дворцы духовной нищеты;
В бессилье тянутся слабеющие руки
Сорвать убожества и рабства хомуты.

Контраст разительный уже вопит упорно:
Там, дескать, роскошью кичатся за версту;
А тут, внизу, народ униженно, безмолвно
Глядит, лишь обретя сиротства маету…

С оглядкой говоря про зло всеобщей доли,
Люд, растерявшийся в потоке пепла дней,
Не примирившись с суетой угарной роли,
Играет, чуть стыдясь, боясь своих теней!

Здесь горемыки год за годом сокрушённо
Грустят по прошлому величию страны,
Моля о том, чтобы её сыны сплочённо
Явили Божий мир, где станут все равны!

На фоне бедности и исступлённой муки
Возводятся дворцы духовной нищеты;
В бессилье тянутся слабеющие руки
Сорвать убожества и рабства хомуты.

Светлые в парке дорожки,
Нежность цветов тубероз…
Шпиц у зелёной сторожки
Встретил, дрожа от угроз.

С тихим отчаянным хрипом
Бегал пушистый малыш;
Но успокоился мигом —
Кто-то позвал его: «Кныш!».

Преданно глазки блеснули,
Радость и верность храня;
Хрупкие лапки мелькнули
Там, где не ждали, любя.

Грустно бродила по парку,
Слыша беспомощный визг.
Знать, не увидел Кныш ласку…
Бился дождь звонницей брызг.

Мрачно застыли дорожки,
Сникли цветы тубероз.
Шпиц у зелёной сторожки
Смотрит, узнавши мир слёз.

Непроглядны тревожные дали,
Зло тускнея, грозит гололёд.
В ссорах вихрей дороги устали…
Лишь зарянка с восторгом поёт.

Закружится, в снежинки играя,
В звёздной пыли купаясь, зима.
Радость света войдёт неземная,
Белой сказкой рассеется тьма.

А сейчас в сиротливости стая,
Разрывая глухой небосвод,
В бесприютности птичьей стеная,
Видит солнца промозглый восход.

Край родимый оставит, волнуясь
За судьбу почерневших полей,
Где недавно, пшеницей любуясь,
Ликовала в сиянье дождей.

Непроглядны тревожные дали.
Зло тускнея, грозит гололёд.
В ссорах вихрей дороги устали…
Лишь зарянка с восторгом поёт.

Пронзительно горели в храме свечи
Перед иконой Господа Творца…
А ты стоял, ссутулив в горе плечи,
Не поднимая бледного лица.

Пред аналоем, нежностью блистая,
Стояла та, что сердцу всех милей, —
Простившаяся вмиг любовь земная
При свете благодарственных огней.

Взывали к памяти картины детства,
Лик юности, увядшей навсегда,
И сад, где не без лёгкого кокетства
Душистым цветом млела резеда.

Уже давно сроднился ты с мечтою,
Что увлекала, счастья не даря…
Совсем один за терпкой пеленою
Молился, чтоб в душе взошла заря.

Таинственно горели в храме свечи
Перед иконой Господа Творца…
А ты стоял, расправив верой плечи,
Не поднимая бледного лица.

Нельзя рукой схватить промолвленное слово,
Ухмылку наглеца, злых фраз не изменить.
Когда увидишь пред собою пошлость снова,
Почувствуешь: невыносимо, больно жить!

Нельзя под ноги отшвырнуть сиянье розы,
Чтоб растоптать её в пыли былой любви;
Знать: чьё-то сердце замерзает не в морозы,
А от предчувствия, застывшего в крови.

Нельзя глумиться над невзгодами людскими,
Над обездоленным, лишённым света благ.
Богач, заметив нищих, их зовёт чужими,
Подняв при этом выше лицедейства флаг!

Нельзя рукой схватить промолвленное слово,
Ухмылку наглеца, злых фраз не изменить.
Когда увидишь пред собою пошлость снова,
Почувствуешь: невыносимо, больно жить!

Свершала свой обычный путь
Бесстрастная луна.
Взошла она, чтоб свет вернуть,
Расставшись с негой сна.

Мерцала росная листва,
Склонившись над тропой.
Вмиг потемневшая трава
Смешалась с сизой мглой.

А для души – так высоко —
Горит звезда моя
Рассветная! И далеко
Плывёт её ладья.

Поймаю счастья тёплый луч,
Парящий над землёй,
Да только вереница туч
Примчится пред зарёй.