Александр Каневский: Стихи к чаю: чайные, нечайные, случайные, чрезвычайные

Сейчас пришли на смену тем

Два новых Бима: Зям и Эм.

Под эту клоунаду

Смеюсь я до упаду,

Как сказки братьев Гримов,

Я обожаю Бимов.

В Москве имею брата,

И жизнь моя богата:

Изюм и помидоры

Имею от майора,

Когда несут картофель,

Я вижу Лёнин профиль.

В беде он не изменит,

Остался добрым парнем,

И очень прост, как Ленин,

Но только популярней.

Остался в Киеве мой Игорь, [11] Игорь Барах и Лина Яралова – мои многолетние друзья. Игорь, как написано о нём, «врач по призванию и поэт по зову сердца», автор большого количества песен, среди которых и такие популярные, как «Кохана», исполняемая не только в Украине и России, но ещё и во многих европейских странах. Его жена Лина – кандидат медицинских наук, была старшим научным сотрудником в медицинских НИИ и в Киеве, и в Москве.

Мой брат по сердцу и уму,

И Линка, шумная, как вихрь,

И вечера у них в дому.

И Марик, тихий и надёжный,

Как весь дорожный факультет,

При людях очень осторожный

И посмелее тет-а-тет.

Я вас люблю, по вас скучаю,

Мои друзья, моя семья,

И жизнь свою благословляю

За то, что есть вы у меня.

Я счастлив, радостен и горд,

Поверьте, мне есть чем гордиться:

Среди тупых казённых морд

Есть ваши дружеские лица.

Полвека!.. Надо бы грустить…

Полвека!.. Это очень много…

Но так ещё охота жить

И топать по своей дороге.

Иду вперёд, иду упрямо,

Куда приду, ещё не знаю,

Но я спокоен: рядом мама,

И я уверен: рядом Майя.

Со мною рядом ваша дружба

И ваши тёплые сердца –

Мне больше ничего не нужно,

Сберечь бы вас до своего конца.

Когда он будет, я не знаю,

Но я его не тороплю,

Я вас любовью сохраняю,

Я очень, очень вас люблю!

У меня один сотрудник был,

Каждому внушал он уваженье,

Весь отдел к нему благоволил

И считал примером поведенья.

Он был скромным и передовым,

Помещал заметки в стенгазете,

Чтобы женщин не тревожил дым,

Он курил лишь только в туалете.

У меня один сотрудник был,

Бог в работе, ангел в поведеньи.

Я его однажды пригласил

Заглянуть ко мне на день рожденья.

Он пришёл и сразу в уголок,

Дескать, здесь народ всё незнакомый…

Тут ему советом я помог:

«Ты веди себя совсем, как дома».

Он моим вниманием согрет,

Сразу выпил полбутылки рома,

Принял близко к сердцу мой совет

И себя почувствовал, как дома.

Всех из-за стола повыгонял,

Перебил прабабушкины чашки,

Деда запер в ванной, а меня.

К люстре он подвесил за подтяжки.

Пылесос найдя, был очень рад,

Высосал из банок всё варенье,

А потом пустил струю назад

И обрызгал мне весь день рождения.

Штопором обои искромсал,

Все картины порубил на силос…

Он мою овчарку искусал

И она, несчастная, сбесилась.

Выпил весь тройной одеколон

И ещё какую-то отраву,

А потом, включив магнитофон,

Мрачно слушал песни Окуджавы…

…Завтра снова был передовым,

Помещал заметки в стенгазете.

Чтобы женщин не тревожил дым,

Он курил лишь только в туалете.

Месяц я в больнице пролежал,

А когда оттуда возвратился,

Я его в приёмной повстречал

И к нему с вопросом обратился:

«Ты зачем устроил мне скандал,

Оскорбил соседей и знакомых?..»

Он с невинным видом отвечал:

«Ты ж просил вести себя, как дома»

Мне часто снились стихи. Во сне я слушал их с беспокойством: только бы не забыть, не забыть!.. И, конечно, забывал. Вскочив с постели, подбегал к столу, но записать удавалось только последние, сохранившееся в памяти четверостишия из пяти не запомнившихся стихотворений. Но каждое – мне кажется самостоятельным и завершенным. Поэтому я их решил опубликовать.

И раскинуты руки,

И не выдохнут стон…

Погляжу на досуге

Я убит или он…

Я шёл сквозь чёрные берёзы,

Я чашу горя выпил сам

И пересоленные слёзы

Текли мёд-пивом по усам.

Нас атакует небо с яростью,

Сверкают молнии огни,

Танцует пенсия со старостью —

Ну, вот и встретились они!

Иголка бегает по черепу,

Звучит залеченный фокстрот,

О жизни негров из Америки

Нам чья-то опухоль поёт. [12] В послевоенные годы многие патефонные пластинки делались из использованных рентгеновских снимков.