Анна Брэдстрит - Поэзия США

Он вашим «супер-эго» был, врачом
Свихнувшимся обширной психбольницы,
Где здравый ум под стражею томится,
Сердец слепорожденным палачом.
Подобно Гитлеру, тянулся он нутром

К блондинам и аристократам. Ныне
Тюремщик этот должен быть убит;
Лишь смерть его одна освободит
Запутавшихся в мрачной паутине
И наш рассудок с сердцем примирит.

И вздрогнет птиц неукротимых кровь,
Не скованная мертвой зыбью боле
Стоячих вод, — подобно нашей воле,
Хиревшей долго на подпорках слов;
И грянет крыльев гром, как вещий зов.

Бог возлюби вас, если на земле
Уже никто вас больше не полюбит,
О павшие на рисовых полях,
О похороненные на холмах
В роскошное и гибельное лето
Ненужной вам войны. Вы шли вперед
Под флагами бесстрашья и незнанья,
Раскрашенными, как на школьных картах,
В цвета тех стран, которых вам увидеть
Не довелось — и уж не доведется.
Как ловко вас спровадили, однако,
В бессрочные каникулы — веселых,
Увешанных оружьем до зубов,
Готовых победить весь мир. О трупы
На рисовых полях, о мертвецы
На склонах горных, сброшенные ныне
В могилу примечаний. Мы скорбим
О вас — об оборотнях слабоумных,
Не ведавших, кто прятался за вами.

Пчела, свой пыл берущая от солнца,
И мотылек, как призрак подземелья,
Несущийся сквозь ночь, — все существа
Счастливые стремятся неуклонно
Туда, куда ведет слепой инстинкт.
Счастливые слепцы! Вы стали миной,
Подложенной под наш фальшивый мир,
Где государство лепит души, церковь
Благословляет, — и никто из старших
Не отведет от ваших губ отраву,
Не посоветует вам поварить
Немного котелком, не намекнет,
Что не из книжек выучились рыбы
Ходить по суше. Нет, учителя
Вам сунули по теннисной ракетке,
Уверив, что у вас в руках — Ковчег
От всех потопов. Но в эпоху ломки
Одной отваги мало. Гибнут роем
Слепые мотыльки — и вы, слепцы,
Не ведающие о подоплеке.

Промокшая ворона на рассвете
Летит домой с протяжным, резким карком.
Но Бог (что с неба сыплет воробьев,
Как милосердье или конфетти),
Моргнет разок — и вот ее не стало.
И вас не стало. Где она теперь —
Былая доблесть огородных пугал?
Увяла, словно ранняя сирень,
Пока в Дакоте розы расцветают
И процветает биржа. И цветы
И акции — как будто сговорились
Вас увенчать немеркнущим салютом.
Явились плакальщиков вереницы,
На Форуме политик обронил
Слезу с ресниц. Но мы еще оплачем
Вас с вашей допотопною отвагой
И славой вредоносной, о безумцы,
Растяпы, недоучки, храбрецы,
О павшие на рисовых полях,
О мертвые на склонах безымянных!

Когда ты придешь, — а ждать осталось немного, —
Обезумевший от всего, что увидел в пути,
Не проклиная, а заклиная именем бога
Себя самих пожалеть и спасти, —

Не пугай нас оружием, его глобальностью, длинной
Ракетою чисел, буравящей наши умы.
Медленным нашим сердцам
не угнаться за счетной машиной,
Мы не можем бояться того, что не ведаем мы.

Не пугай апокалипсисом наше племя живое.
Как можно представить это пространство без нас?
Солнце — лишь пламенем, лес —
неодушевленной листвою,
Камень — лишенным внимательных глаз?

Говори о мытарствах природы.
Не веря в слепые угрозы,
Мы верим лишь горькому опыту, а не ворожбе:
Вот распадается облако, и чернеют от холода лозы,
И пейзаж умирает. Мы поверим тебе,

Если ты скажешь,
что белохвостый олень превратится
В совершенную тень, растворившись во мгле,
Что даже от наших взглядов будет прятаться птица,
И дикарка-сосна засохнет на голой скале,

И каждый поток умрет на каменном ложе,
Подобно Ксанфу [136] Ксанф — в «Илиаде» троянский воин, убитый Диомедом. , и вся форель — до мальков —
Всплывет вверх брюхом.
Кем будем мы, что мы сможем
Без дельфиньих прыжков и голубиных витков?

Без вещей, которые нас отражали, нас выражали?
Подумай, пророк, как себя мы отыщем в своем
Естестве, если исчезнет язык этой дали,
Если зеркало помутится или мы его разобьем —

Зеркало, где алеет роза любви и где скачет
Мустанг отваги, и поет печальный сверчок
В подвале души? Где каждый что-то да значит
Или хотел бы значить? Подумай, пророк,