Анна Брэдстрит - Поэзия США

Эти дети, играя у статуй в саду,
Заражают его озорством, и аллеи,
От стремительных шалостей сами шалея,
Мечут их, словно мяч, — на газон, на гряду

Аккуратных бедняжек-цветов. — И они
Застывают в причудливых позах горгулий,
Но мгновенье спустя растревоженный улей
Вновь снимается с места. Под визг ребятни —

А вернее, — над ним, еле слышится вздох
Замороченных и озадаченных кленов,
Не понявших мальчишеских важных резонов
И поднявших отчаянный переполох

Тенью веток, в которых запутался змей.
А уже вслед за ним запускается новый!
И предельно осмыслен черед бестолковый,
Как в Хао́се Овидия. Резвость детей

Умеряют две няни. — Но, впрочем, не так,
Чтобы очень. — И шествуют важно, как горы,
По дорожке. А горы шагают не скоро —
Тучки мчатся на них, вот и весь мнимый шаг.

И чеканный свой марш прекращает солдат,
И влюбленные взор друг от друга отводят,
И на всех, кто в саду, словно что-то находит, —
Только детские туфельки четко стучат.

На скамье, утлым телом вливаясь в нее,
Одинокий отверженный, силу и веру
Потеряв, посчитав за пустую химеру,
Смотрит, не узнавая, на царство свое.

Вот пять солдат с дагерротипа Брэди
Застыли, не ожив лишь потому,
Что не было одержанной победе
Ни капли веры… Гамлетом во тьму

Сойду, отцов молчащих окликая, —
Как бездыханно-благостны они,
Отшельники в глуши чужого края, —
Исходу года их поход сродни.

Оружье, упряжь, жалкие палатки —
Игрушечны и беззащитны. Но
Кудрявых кленов стройные порядки
Ведут на холм.
Пахнуло тишиной

Мгновенной — от раската до раската —
В ветвях, которым пламенем пылать.
Отцы, я с вами, мы к холму прижаты
Врагом, но не отступим ни на пядь.

Но и Бирнамский лес на ум приходит,
Когда штурмуют этот Эльсинор
И тень деревьев на воду наводит
Кровавый блеск. История — простор,

Подвластный то приливам, то отливам,
Где каждая ничтожная волна
Подвержена решеньям торопливым
Чему — на дно, чему — всплывать со дна,

Что лавром покрывать, что мхом, какие
Сокровища вдруг вынести на мель,
Какие вскрыть могилы вековые,
А по каким — пустить зеленый хмель.

Итак, старик у моря,
Я начал понимать:
Для воли нет неволи
Страшней, чем благодать.

Но мертвецам молчать
Приходится, покуда
Не грянет роковой
Приказ невесть откуда.

С каким восторгом буду
Внимать я каждой лжи —
И под любое знамя —
Лишь только прикажи.

Но сгинут миражи,
Уловки и обманы
Обманутых отцов —
И строгим древом стану,

Не ждущим с неба манны
И мания вождя —
Но только жизнетворных
Сиянья и дождя.

Дойти до края — цель всего земного;
Поверхность озерца равно манит
Людей и рыб своею пенной тканью
С узором из кувшинок и канвой
Из палых листьев и сосновых веток,
Поддетою под панцирь пузырьков.

Впадая в дрему (словно лифт ночной
Вдруг рухнул вниз через рубеж алмазный),
Мы видим мир прекрасней, слышим песнь
Божественней — вполглаза и в пол-уха —
Так на ночном лугу всегда слышны
Вдали кузнечики, а подойдешь — замолкнут.

Наш мир центростремителен; наш путь —
Из кратких снов — в последний бесконечный,
А этот сон не что иное, как
Водоворот из наших грез и мыслей, —
Куда наш парус вечно устремлен
В надежде на хорошую пучину.

Свет клочковатый, дымчато-оранжев,
Как корпия на ранах, — здесь и там.
Затем и он исчез — и лишь твой голос,
Проникнутый степенством легкой смерти,
Звучал из тьмы, поползшей на тебя.
Ты то ли бредил, то ли брел тропой
Имен забытых, образов, названий,
Ты вспоминал какую-то сирень, —
Случайно, — словно роздал нажитое
И прожитое близким и друзьям, —
И вот теперь швырял последней медью.
А может, ты хотел разворошить
То, чем заняться не было досуга?
О мельнице ты вдруг заговорил,
Заброшенной и полусгнившей, — то ли
В Бразилии, то ль в штате Тенесси
Набрел ты на нее, уже не помню,
Но где-то в глухомани. Если там
Была дорога, то весьма дрянная,
И ты увидел только три стены,
Поросшие плющом и виноградом, —
И заросли зеленые вокруг.
Но колесо по-прежнему вращалось!
С таким зловещим скрежетом, что ты
Решил: здесь говорит с самим собою,
Наедине с собою, Время. — Так
Был вечен шум.
Но как же я узнаю,
Куда они ушли, раз ты — ушел,
Те имена, те образы, названья,
Та — вовсе мимолетная — сирень?
Все, что осталось, это колесо —
Ему теперь в моем мозгу вращаться.