Анна Брэдстрит - Поэзия США

Бейсбол и целый мир, безумный, сволочной,
чертова бездна б…ских новостей
на Генри рушатся. Что он решит?
Что будет делать он с самим собой?
уж я не говорю о бомбах Н&А,
Генри — молчит.

Генри отправится за океан,
там люди интересней, им видней
Америка, чем нам, с обычной нашей
хвастливостью: мы лучшая из стран,
Америка летит вперед, за ней
весь мир ползет по-черепашьи,

весь мир — провинция. Мир, полный тайн, —
преступность в Лондоне и спорт в Испании —
пусть пищу даст свободному уму,
пусть Генри уяснит, читая «Таймс» и «Тайм»,
своих хозяев скрытые желания.
Чернил побольше надо взять ему,

есть что сказать, хозяев — к черту, в нем —
сознанье: время за него, он прав,
душа работе предстоящей рада,
все премии получены, начнем
работать для себя, от всех сбежав,
даже от друга и жены, так надо.

Летом девятьсот восемнадцатого
Я читал «Джунгли» [131] «Джунгли» (1906) — роман Эптона Синклера, изображающий жестокую судьбу литовца, рабочего чикагских боен. , а следом
«Великолепные изыскания» [132] «Великолепные изыскания» (1915) — малоизвестный роман Г. Уэллса, доказывающий необходимость социальных реформ. . Осенью той
Умер отец, и меня забрала
Тетка к себе в Чикаго.
И я поехал на бойни
На трамвае
Вечером зимним,
В ореоле зловонья, руки в карманах,
Я по грязному снегу шагал,
По улицам грязным, глядя стыдливо
В лица людей,
Которые днем оставались дома.
Искореженные, исхудавшие лица,
Заморенные, ущемленные умы, лица
Как у престарелых
Полубезумных обитателей
Богаделен. Хищные
Лица малюток.
Когда запачканные сумерки сгущались,
Под зелеными газовыми фонарями,
Под брызжущимися пурпурными дуговыми лампами
Двигались лица людей, идущих
С работы домой, и среди них были
Оживленные недавним ударом надежды,
И были горестные и стыдливые, и были
Умные и дурашливые, а по большей части
Унылые и пустые, лишенные жизни,
Одна ослепляющая усталость, хуже,
Чем у затравленного зверя.
Кислые испарения тысячи
Ужинов — жареной картошки
И тушеной капусты — сочились на улицу, удушая.
Меня захлестывали головокружение и тошнота,
Я ощущал, как из моего страдания
Ярость чудовищная растет,
А из ярости — ясная клятва.
Сегодня зло чистоплотно
И процветает вовсю, но гнездится
Всюду оно, и не надо
Трамвая, чтоб его обнаружить,
Но это точно такое же зло.
И страданье, и ярость,
И клятвы такие же точно.

Возвращаясь через седловину
Между горой Айзоселес и Северными Палисадами,
Я остановился на вершине и оглянулся.
Гроза собиралась на белых пиках
Гряды Уитни и разноцветных вершинах
Кавеа. Был сентябрь тридцать девятого.
Последняя прогулка в горах
Этой осенью, а может, последняя вообще.
Грозовые облака громоздятся над линией гор,
Молния то и дело ударяет по остриям вершин,
Облака под перевалом багрятся,
Я вижу сквозь облака: из долин и поселений
Вздымается льдяная смертоносная лавина,
Обтекающая весь мир, рвущаяся к последним
Несданным высотам; грязь с желтыми пятнами
От газа, склизлая, в алых волдырях,
Волочащая рваные куски стали и плоти,
Ползущая медленно, со слепой уверенностью
Вшей, безжалостно захлестывающая землю,
Как микробы заполняют живые ткани,
Мчащаяся с хищностью оголодавших крыс.
Я медлю здесь — так приговоренный
Смакует последний глоток, последнюю затяжку.
Я думаю о героях той войны, в которой воюют
Хватка, прозорливость, выносливость, воля,
Бескорыстное мужество, думаю
Об идеальных сраженьях на мирном поле:
Бауэр, ползущий всю ночь вокруг ледяной пещеры
На заснеженной Канченъюнге,
Тилмен и Шиптон, резвящиеся на Нанда-Деви,
Смайт, грезящий наяву во льдах Эвереста,
Безумные дети Айгерванда —
Как проведут они каникулы в этом году?
Укрепленья в горах уничтожены,
Места нет для могил, мертвецы засыпаны известью,
А то и лежат в снегу до весенней капели,
Перестрелки меж лыжников в балахонах белых,
Последние выстрелы-крики и след кровяной.
Для того ли мы все эти годы
Мужество наше оттачивали? Лучше уж труп
Безумца, замерзнувшего на Айгере, —
Одна только буря до него доберется,
Лавиною снежной поставленного в караул.