Анна Брэдстрит - Поэзия США

Я был единственным сыном
Фрэнсис Харрис, рожденной в Виргинии,
И Томаса Грина, выходца из Кентукки.
Оба были отпрысками уважаемых, достойных родов.
Им я обязан тем, что стал судьей,
Членом конгресса, одним из лидеров в штате, —
Всем, чего я достиг.
От матери я унаследовал
Живую мысль, фантазию, яркость речи,
От отца — волю, трезвость суждения, логический ум.
И если я смог по мере сил послужить народу —
Честь им за это,
Честь им одним.

Любопытные, слушайте повесть неизвестного,
Чья могила не отмечена даже камнем.
Радостным и беспечным юнцом,
Блуждая с ружьем на плече по лесам
Вблизи имения Аарона Хэтфилда,
Ястреба я подстрелил однажды:
Он сидел на верхушке мертвого дерева
И упал с гортанным криком к моим ногам,
Распластав бессильно раненое крыло.
Я взял его домой и запер в клетку,
В которой он прожил много лет,
Злобно наскакивая на меня, когда
Я приносил ему питье или пищу.
Теперь я блуждаю по царству теней,
Разыскивая душу ястреба, чтобы
Предложить ему дружбу того, кто жизнью,
Как он, был ранен и заперт в клетку.

Уметь взглянуть на любой вопрос с любой стороны
И принять любую сторону, быть всем, чем угодно, но
лишь неподолгу,
Выворачивать истину наизнанку или заглушать ее
из расчета,
Играть на высоких чувствах и на страстях рода
людского
Ради хитроумных замыслов и низменных целей,
Закрываться — как актеры древности маской —
Восьмью полосами своей газеты и, прячась за нею,
Орать через мегафоны крупного шрифта:
«Вот я — исполин!» —
И притом жить жизнью тайного ночного вора,
С сознанием, отравленным презрительным приговором,
Рожденным в тайниках твоей же души…
Копаться за деньги в грязи скандалов и сплетен
И выставлять ее перед всем светом из мести,
Сокрушать репутации, а если надо — и жизни,
Чтобы выиграть, взять свое любою ценой,
Защитить собственное существование.
Наслаждаться своей сатанинской властью
И подкапываться под цивилизованное общество —
Как глупый подросток подбрасывает бревно на рельсы,
Чтобы вызвать крушение экспресса…
Словом — быть редактором газеты, как я!
А потом лежать в земле здесь, у самой реки,
Близ стока городских нечистот,
За свалкой мусора и кучами жестянок из-под консервов,
Где закапывают плоды тайных абортов.

Мой муж, Кесслер, вышел в отставку из армии
С девятью долларами пенсии в месяц.
Он проводил время в разговорах о политике
Или за чтением мемуаров Гранта,
А я зарабатывала деньги стиркой.
Скатерти, покрывала, юбки и сорочки
Открывали мне тайны множества людей,
Потому что вещи стареют с годами
И не всегда заменяются новыми:
Потому что бывают у людей времена
Благополучия и упадка.
И вот — все чаще заплаты, прорехи все шире,
Иголка не в силах предотвратить разрушенье,
И пятна уже не боятся мыла,
Вещи покрываются в стирке желтизной,
И вы не можете их отбелить,
Как вас ни бранят за порчу белья.
Платки и салфетки скрывают горькие тайны,
О которых великая прачка, Жизнь, знает все.
И я, не пропустившая ничьих похорон
В Спун-Ривере, клянусь, что всякий раз,
Когда я глядела на мертвое лицо,
Оно неизменно напоминало мне
Выстиранное и выглаженное белье.

Каркает ворона, и, поначалу
Неуверенно, заводит песню дрозд.
Вдали позванивает колокольчиком корова,
Со склона холма доносится голос пахаря;
В лесу за плодовым садом
Тишина безмятежного летнего дня;
Поскрипывая, катится по дороге,
Направляясь в Аттертон, воз с зерном.
Старый человек сидит и дремлет под деревом,
Старая женщина с корзинкой ежевики,
Выйдя из сада, переходит через дорогу.
Мальчик лежит на траве у ног старика
И смотрит на небо,
На облака, плывущие в вышине,
Охваченный смутным ожиданием,
Нетерпеливой мечтой:
Стать скорее мужчиной, узнать жизнь,
Увидеть неведомый мир!
И вот прошло тридцать лет,
Мальчик вернулся, усталый и опустошенный,
И увидел, что сад исчез,
И нет уже леса за садом,
И дом перестроен, и дорога
Тонет в тучах пыли, поднятой автомобилями,
И сам он жаждет пристанища на Холме.

Струятся волны бессмертной музыки
От меня, ничтожной и безвестной:
«Без злобы и ненависти!»,
«Ко всем — милосердье!»
Из глуби моей — прощение миллионам
от миллионов,
Лицо великодушного Народа
В сиянии истины и справедливости.
Я, Энн Ратледж, спящая здесь
В земле, под буйными травами,
Была любима Авраамом Линкольном,
Но брачным союзом нашим
Стала вечная разлука.
Расти, о цветущее древо Республики,
Из моей груди, распавшейся в прах.