Мария Петровых - Серебряный гром

Что ж теснишься в двери боком,
Как раскаянье иль ложь?
Ты сказал бы хоть намеком —
Что за пазухой несешь?

Хочешь с нас великой дани
Или малой будешь рад?
Покажи хоть очертанья
Новых бедствий и утрат!..

А быть может… ах, быть может,
Мученикам немоты —
Тем, чей век впустую прожит,
Обернешься счастьем ты.

С чистым сердцем в полный голос
Их заставишь говорить
И от правды ни на волос
Не дозволишь отступить…

Зима установилась в марте
С морозами, с кипеньем вьюг,
В злорадном, яростном азарте
Бьет ветер с севера на юг.

Ни признака весны, и сердце
Достигнет роковой черты
Во власти гибельных инерций
Бесчувствия и немоты.

Кто речь вернет глухонемому?
Слепому — кто покажет свет?
И как найти дорогу к дому,
Которого на свете нет?

Очарованье зимней ночи,
Воспоминанья детских лет…
Пожалуй, был бы путь короче
И замело бы санный след,

Но от заставы Ярославской
До Норской фабрики, до нас,
Двенадцать верст морозной сказкой
Под звездным небом в поздний час…

Субботним вечером за нами
Прислали тройку. Мы с сестрой
Садимся в сани. Над санями
Кружит снежинок легкий рой.

Вот от дверей начальной школы
Мы тронулись. На облучке —
Знакомый кучер в долгополой
Овчинной шубе, в башлыке.

И вот уже столбы заставы,
Ее двуглавые орлы.
Большой больничный сад направо…
Кусты черны, снега белы,

Пустырь кругом, строенья редки.
Темнее ночь, сильней мороз.
Чуть светятся седые ветки
Екатерининских берез.

А лошади рысцою рядом
Бегут… Почтенный коренник
Солидно вскидывает задом.
Он строг и честен, он старик.

Бежит, бряцая селезенкой.
Разумный конь, а с двух сторон
Шалят пристяжки, как девчонки,
Но их не замечает он.

Звенит бубенчик под дугою,
Поют полозья в тишине,
Но что-то грезится другое
В завороженном полусне.

На горизонте лес зубчатый,
Таинственный волшебный лес.
Там, в чаще, — угол непочатый
Видений, страхов и чудес.

Вот королевич серым волком
Подходит к замку на горе…
Неверный свет скользит по елкам,
По черным елкам в серебре.

Спит королевна непробудно,
И замок в чарах забытья.
Самой себе признаться трудно,
Что королевна — это я…

Настоян на морозе воздух
И крепок так, что не вздохнуть.
И небо — в нелюдимых звездах,
Чужая, нежилая жуть.

Все на земле роднее, ближе.
Вот телеграфные столбы
Гудят все то же, а поди же —
Ведь это песня ворожбы.

Неодолимая дремота
В том звуке, ровном и густом…
Но вот фабричные ворота,
Все ближе, ближе, ближе дом.

Перед крылечком санный полоз
Раскатывается, скользя,
И слышен из прихожей голос,
Который позабыть нельзя.

За окном шумит листва густая —
И благоуханна, и легка, —
Трепеща, темнея и блистая
От прикосновенья ветерка.

И за нею — для меня незримы,
Рядом, но как будто вдалеке, —
Люди, что всегда проходят мимо,
Дети, что играют на песке.

И шоссе в движенье непрестанном,
И ваганьковская тишина.
Я от них волненьем и блистаньем,
Трепетом живым отрешена…

Вянет лето, превращаясь в осень.
Август отошел, и вот, спеша,
Ветер листья рвет, швыряет оземь,
Откровенным холодом дыша.

И в окне, наполнившемся светом, —
Все, что близко, все, что далеко,
Все как есть, что было скрыто летом,
Вдруг возникло четко и легко.

Если чудо — говори о чуде,
Сочетавшем радость и печаль.
Вот они — невидимые люди!
Вот она — неведомая даль!

Что ж, если говорить без фальши,
Ты что ни день — отходишь дальше,
Я вижу по твоим глазам
И по уклончивой улыбке,
Я вижу, друг мой, без ошибки,
Что нет возврата к чудесам.
Прощай. Насильно мил не будешь,
Глухого сердца не разбудишь.
Я — камень на твоем пути.
Ты можешь камень обойти.
Но я сказать хочу другое:
Наверно, ты в горах бывал,
И камень под твоей ногою
Срывался, падая в провал.