Маша Халикова - Сны и бессонницы. Стихи, 2011

И мы вдвоём, и опять близки,
И мы живём теперь друг друга ради.
Но только дождь идёт в моей тетради —
И набухает сердце от тоски…

О, пустяки! Я не нуждаюсь в ваших сплетнях
Вокруг моих едва написанных стихов.
Мне всё равно, что этот вечер был не летним,
Ведь зимний снег летел так праздничен и нов.

От звука голоса, похожего на эхо,
Я затихаю, будто делаясь мертвей…
Мне не хватает лишь мускатного ореха,
Чтоб, наконец, пойти сварить себе глинтвейн.

Одинокий старик посадил на балконе укроп,
Кресс-салат и петрушку в рельефных прозрачных коробках.
Каждый день выходил и, наморщив в волнении лоб,
Прямо в землю смотрел – осторожно, просительно, робко.

Возвращался на кухню с встревоженной гулкой душой
И по спальне бродил, как-то жалко себя уважая…
Но когда через месяц его огород не взошёл,
Понял вдруг, что, наверное, зря уже ждёт урожая.

И душа улеглась, утомленно свернулась в углу,
А хозяин глазами собаки, какую побили,
Всё глядел, прислонившись расслабленным лбом ко стеклу,
На потоки дождя и бегущие автомобили…

Сотни чаинок летят мне в ладони
Этой коричневой терпкой зимой.
Город не сможет сойти и утонет,
Но всё равно он останется мой.

Я буду с ним и, глотая со страхом
Горький настой, стану думать о том,
Что белоснежный рассыпчатый сахар
Мало ловила пылающим ртом,

Но в то же время – что вовсе не против
Странных осадков, неузнанных черт:
Если бы с неба посыпался кофе,
Было бы хуже. Но Бог милосерд.

Что ж, привыкать к красноватым и бурым
Зимним цветам наметённых перин…
От повышения температуры
Не помогает уже аспирин.

Период слов, случайных строк:
Туманов, чей рисунок мягок,
Ещё не взятых в туесок,
Рассыпанных по лугу ягод,

Густого неба, влажных мхов,
Дождей, что падают и стынут, —
Недоработанных стихов —
Но не законченных картинок.

Пирог горяч, и пол помыт,
Трещит огонь, а руки в саже.
Но это только внешний вид —
Внутри, поверь мне, я всё та же.

Вот только запертая дверь,
Мечта непойманная – где же?
Вот разве что пишу теперь
Иносказательней и реже…

А под еловым лапником – клубника.
А за лиловым облаком – зима.
Часы молчат. Глинтвейн готов. Хлебни-ка,
Останови движение ума.

В моё окно стучит понурый старец —
Длиннобородый, с посохом, в снегу.
Я знаю, к марту белый гость устанет, —
Но радоваться больше не могу:

Давно ли на лугу играл младенец
И ластилась трава к ногам босым?
Мы никуда от этого не делись,
Лишь вырос наш неугомонный сын.

Дрожит огонь молитвенной лампады.
Грешили мы, да только Бог хранил.
Но впереди сплошные снегопады —
И ни единой капельки чернил…

Видали ль вы – хоть в полусне, —
Как посреди молочной рани
На затуманенном окне
Пасутся красные герани

И пьют прохладную росу
Из глубины садовых кадок?
Я этот образ унесу
В свой мир, который был бы гадок,

Не поселись в нём вечный Бог
И цвет, который свеж и молод.
Я выпускаю тяжкий вздох
И выхожу на вешний холод…

Январский сон являет синь,
Гуденье пчёл и сладость яблок.
А ты лежишь в траве без сил,
Глядишь на белый дирижаблик

И забываешь обо всём…
Ещё недавно ты был болен,
Но этот сон – и ты спасён,
Снесён в ромашковое поле

И моментально напоён
Целебным снадобьем покоя…
Проснёшься – в сумраке твоём
Снег за окном, и ветер воет.

Да ты не сдашься им. Душа
Не там, где Божий свет для нас мерк,
Но в райской сени шалаша,
Где каждый миг как вечный праздник…