Наташа Корнеева - Не Птица

а я орала с самого начала
и двое суток длилась та борьба
«отстаньте суки» мама закричала
и я сдалась, а лучше б умерла

я -радистка Кэт и в целом мире
я веду трансляцию одна
и на связи бог в прямом эфире
нам с небесного вещает дна

я меняю часто дислокаций
сорные офшорные места
соблюдение субординаций
часто доводили до креста

пулеметной очередью точки
транспаранты блеклы и мелки
я понять пытаюсь что он хочет
во спасенье или так силки
расставляет к завтраку диковин
выщипанных в гладкость толстых кож
интересно кто ж ему готовит
манну или манку из рогож

отделяет кто зерно от плевел
кто в муку, и кто накрутит фарш
бог скажи мудак ты или гений
наш ты блть или же ты не наш

мне пищит непроходимо в уши
длинное – короткое пи -пи
гарнитуру сняв беру беруши
ты – не бог а я – не Кэт
fuck me

я не лезу на вершины гор
и на дно морское не ныряю
виртуоз я и карманный вор
у себя краду – не замечаю
ловкость рук проворность пальцев смак
дрожь от предвкушения и гордость
мне понятней и родней дурак
чем тупая рабская покорность
стада озабоченного тем
как добыть себе на пропитанье
у загона не бывает стен
стены есть в башке и осознанье
деградаций не ведет вперед
ни назад топтание на месте
я не сволочь и люблю народ
только по отдельности не вместе.

запивая пряник молоком
мятный черствый по совковски честный
папа мой поведал мне о том
как в лесу командовать оркестром
говорил он так, да пусть медведь
растоптал тебе хоть оба уха
меньше слышишь – легче будет петь
если по бокам орут два друга
или в уши малую нужду
чтоб не обоссаться кто справляет
ты упрямо дуешь во дуду
во саду ли в огороде кляйн
да, забей, ударники в забой,
по тарелкам битым перебитым,
помни, доча, мы всегда с тобой,
что смеешься? ах. ты ж! да иди ты

ненавижу пряник, молоко,
как и все молочные продукты,
но переработает в говно
организм любые соки-фрукты,
и когда я слушаю оркестр
или забываюсь в глухомане,
все родней и жальче мне отец,
но нежнее думаю о маме.

Нет, я не стану подбирать слова,
они грязны и в отпечатках ног,
висит на тонкой шее голова,
вот, снег пройдет и подведет итог,

сравняет все и всех, на отдых глаз,
зрачков суженье, жжение глазниц,
незримый пар дыханий пары фраз,
и оголенность потных поясниц.

выуживанье рыбки из пруда,
замерз? так что ж, зима и в ноябре,
еще чуть-чуть и нападет пурга,
засунув в лед свистящее амбре.

мои слова застынут до весны,
и, может быть, в подснежниках найду,
когда сумеют сохранить цветы
продрогшую словесную труху..

и будет май подлизываться вновь,
и клеить лист наивно и смешно,
и кто-нибудь напишет про любовь
очередное пошлое говно.

Собираю вещи в чемодан,
Под кроватью жил он очень долго.
У кровати сетка вдрабадан,
У меня – расхристана дорога.

Он больной, как эксклюзивный рак,
Допотопный, как моя невинность,
Скручена обыденность в форшмак.
Жмых из глаз селедочных навынос.

Вот пойдем мы по полю вдвоем,
Я и мой картонный чемоданчик,
Выпьем горькой горькую споем,
Бросим в пустоту «не надо сдачи».

Из горла нам пить не привыкать,
Без кола нам жить – херня, раз плюнуть,
Да пускай подавится кровать
Снами всеми, мы кота Баюна
Вылечим, всучим ему баян,
Да, неважно, что-нибудь да всучим.
Трын-трава для зайцев, нам – бурьян,
Скошена ботва, и стерни сучьи
Протыкают пятки да насквозь,
Мы, как решето, сияем, в дырках,
Кто сказал, что каждый – это гость?
Кто-то звал и ждал? в каких картинках?

Слышишь, колокольчики? вон, там,
За густым просроченным туманом.
Кто-то шепчет и зовет. Не нам?
Как не нам? не пустят с чемоданом?

Искала я бога:
«Бог, где ты? Ау»,
убила, наверно, с полсотни
ли сотню,
потом хоронила в сосновом бору,
и снова ловила на дворике скотном
баранов, бараних и прочих людей,
смотрела в глаза, это ж зеркало вроде,