Николай Глазков - Поэт ненаступившей эры. Избранное

Не истина – победа в споре
Фальшивой мудрости нужна.
А глупость служит ей опорой –
И только потому вредна!

Что лучше: вежливость иль грубость?
Не торопитесь отвечать.
Бывает вежливость – как глупость:
На ней Манилова печать.

Бывает вежливость обмана,
Бывает вежливость вранья.
У очищающих карманы
Бывает вежливость – броня!

Кем больше быть хочу, спросили
Меня товарищи-коллеги,
Талантливым поэтом или
Хорошим человеком?

«Хорошим человеком больше
Желаю быть», – я им ответил.
И три десятилетья после
Старался быть и тем и этим.

До объективности дорос,
Итоги подвести осталось:
Поэтом стать мне удалось,
Быть человеком – удавалось!

Жить и жить – полезней и прелестней,
Чем лекарства смерти принимать.
После продолжительной болезни
Жить и жить мне хочется опять.

Живописны яблони и вишни,
И, беспомощно ложась в постель,
Жить и жить хочу во имя жизни:
Жизнь – не средство, это – самоцель!

Увяданье, замерзанье грустно –
Радостно цветение цветка.
Жизнь – это искусство для искусства,
Смело устремлённое в века!

Есть страна Египет –
Золотое дно.
Иероглиф выбит
На скале одной.

Я не знаю, рок ли
Чересчур мой крут,
Только иероглиф
Я не разберу.

Если бы случайно,
Что в себе таит,
Прервалось молчанье
Сфинкса пирамид,

В отдалённом смысле
Неземной мечты
Не таила б мысли
Дорогая – ты.

Её зовут Вайраумати.
Буйволы бегут.
А я её не на кровати,
А на берегу.

Пускай все ветры веют с веста
На парус кораблю,
Она моя невеста –
И я её люблю.

На чудном острове пробуду,
Покуда не умру.
Там смотрит вдаль великий Будда,
Похожий на туру.

Когда начнут плоды сбирати,
В корзины их валя,
Я изменю Вайраумати
С женою короля.

С женщиной какой-нибудь такой,
Очень замечательно хорошей,
Хорошо, обняв её рукой,
Целу ночь лежать на ложе.

Звёздами заёрзается высь,
И, постигнув неба откровенье,
Ты воскликнешь: «О, остановись!»
Но не остановится мгновенье.

Снежинки падают
куда-то в темь,
Мне кажется,
что вверх они летят.
Меж тем
Скользнула времени ладья.
То было в солнечный декабрь,
В зиме,
в салазках и в огне
Заметок,
мнений и декад,
Мелькнувших женщиной в окне.

Все мы, проработавшие Пушкина,
Знающие правила деления на три,
Разбиваем лучшую игрушку,
Чтобы посмотреть, что у неё внутри.

Только я нисколько не такой,
На других нисколько не похожий,
Безусловно, самый я плохой,
Потому что самый я хороший.

Я не тот, кто дактиль и анапест
За рубли готовит Октябрю.
Я увижу на знамёнах надпись
И услышу надпись: «ЛЮ-Я-БЛЮ».

ЛЮ-Я-БЛЮ. Моя любовь разбита,
Это слово тоже разрублю,
Потому что дьявольски избито
Словосочетанье: «Я ЛЮБЛЮ».

Так затасканы Амура стрелы
Да публичнодомная кровать.
Это слово очень устарело,
Но любовям не устаревать.

Пусть любовь сюсюканьем альбомится,
Так любить умеют и кроты.
Скажи мне, кто твоя любовница,
И я скажу тебе, кто ты.

Хотя играл огнями город, но
Ночь темна. Снег бел и светел.
Она спросила: «Вам не холодно?»
Была зима. Шатался ветер.

Была зима. Я поднял ворот, но
Мог бы спрятаться за доски.
Она сказала: «Вам не холодно».
А было холодно чертовски.

Я с тобою рассуждаю честно.
Ты слаба, слепа и недоверчива,
А влюбляешься неинтересно,
Исключительно от делать нечего.

Если б ты была из первозданных,
Странных, славных и очаровательных!
У тебя же не хватает данных –
Ни бульварных, ни очковтирательных.